Предыдущая Следующая

как всегда, хотелось зайти за угол и спрятаться от чужого  хищного  глаза.

Он пошел на дровокольню, уныло поглядел в раскрытые ворота хлева, где  уже

не было их Бобовки, в беспорядке разбросанные по земле, валялись березовые

полешки, лежала на боку  сваленная  с  ее  многолетнего  места  колода.  С

дровокольни он глянул на знакомую стежку, которая через истоптанный огород

вела к оврагу, и неожиданно для себя пошел по ней, он уже  знал  куда.  На

шатких, ослабевших ногах спустился в зарослях ольшаника вниз, к ручью;  не

отстраняя цеплявшихся за шапку и плечи  мокрых  ветвей,  долго  шел  низом

оврага, миновал барсучью нору на склоне, по  камням  перебежал  на  другую

сторону ручья и наконец взобрался в устье  другого  овражка,  помельче,  в

непролазную чащобу молодого ельника.

   На знакомой прогалине было сыро и  пусто,  мокрый  пепел  на  вчерашнем

костре осел маленькой серой кучкой  между  трех  закопченных  камней.  Под

широким кустом шиповника  с  редкими  сморщенными  плодами  на  ветках  он

приметил  свой  черный  казан,  слегка  закиданный  сопревшей  листвой,  и

подумал: черт с ним, пусть ржавеет! Он больше его не коснется, с самогоном

все кончено. Оглянувшись, присел возле куста и под обломанной вчера веткой

разгреб листву, за грязную шейку вытащил испачканную землей бутылку,  отер

ее шерстистой полой кожушка. Они там пили и веселились, а он не попробовал

даже. Он берег, старался, чтобы получше выгнать. Кому?  О  ком  заботился,

дурень? О себе, конечно, но разве в эту войну о себе так заботиться  надо?

Ох, дурак старый!

   Петрок выдрал бумажную затычку из бутылки и  осторожно  глотнул  раз  и

другой. Хороший, однако, первачок, правильно, что не отдал его, пусть пьют

ту бурду, ту мутную жижу. Наверное, им все равно. А первачком он угостится

сам, потому как кто же еще его угостит? И чем он еще утешит себя, если  не

цигаркой да вот этой с нужды выгнанной горькой. Правда, без чарки,  словно

заправский пьянчуга, из горлышка бутылки. Но такое  распроклятое  время  -

подходящее для смерти и совсем  не  подходящее  для  сносной  человеческой

жизни.

   Он еще выпил немного, перевел дыхание и подумал что все  же  пакость  -

пить без закуски, хотел швырнуть бутылку подальше в  овраг,  да  раздумал,

стало жалко недопитого. В мыслях уже наступила расслабляющая легкость, его

беда  переставала  быть  безнадежно  горькой,  какой  до  того   казалась,

появилась приятная самоуверенность, даже прибавилось силы в теле.  Сволочи

они,  конечно,  подумал  Петрок  про  полицаев,  но  и  он  не  дурак,  не

Предыдущая Следующая