Предыдущая Следующая

искренне, а больше проклинал полицаев, немцев, войну. Он уже  но  закрывал

дверь в сенях, черт с ней, пусть идут, бьют, жгут - все равно  с  ними  не

жить. Видно, вообще жизнь кончилась, зачем так мучиться, сил  больше  нет,

да, если подумать, и большой необходимости в этом тоже нет. Все равно  они

не дадут помереть по-человечески, своею смертью,  они  доконают  насильно.

Сначала, конечно, надругаются как захотят, доймут, что  готов  будешь  сам

повеситься, потому как что же остается  человеку,  для  которого  жизнь  -

мука?

   В ту ночь он не ложился вовсе, ненадолго приткнулся  на  уголке  стола,

вроде задремал, положив голову на руки, и на  рассвете  очнулся  почти  от

испуга: начинается новый день, что он  принесет  с  собой?  Впрочем,  было

ясно, принесет новые мучения, может, смерть даже, потому  как  сколько  же

они будут играть в убийство, верно же,  в  конце  концов  осуществят  свою

угрозу. Черт ее бери,  ту  смерть,  он  уже  перестал  бояться  ее,  пусть

убивают, только бы скорее. Жить так невозможно. Это не жизнь.

   Кажется, Степанида в запечье немного утихла, перестала стонать,  может,

задремала даже, и Петрок вышел в истопку, отыскал свой кожушок на кадках у

жерновов. Так он и не смолол ржи - ни на хлеб, ни  на  водку  -  и  молоть

больше не будет, не будет заквашивать, пусть мелют и гонят  сами.  С  него

уже хватит. Если нет иного спасения, то и самогон - не спасение. Пусть  уж

лучше прикончат просто так, без причины, хотя бы за то, что он человек.

   Петрок вышел из сеней во двор и не закрыл за собой дверь. Зачем?  Дверь

теперь не нужна, те все равно откроют  и  зайдут  куда  угодно.  Для  кого

теперь двери?

   Поздний осенний рассвет с трудом пробивался  сквозь  застоявшийся  мрак

долгой ночи; затянутое серою мглой поле с голым кустарником на краю оврага

казалось унылым и не приютным; порывистый ветер нес промозглую  сырость  и

стужу. Остатки пожухлых листьев отчаянно  трепетали  в  черных  скрюченных

сучьях лип, мокрая листва за ночь густо устлала дорогу, пересыпала зеленую

мураву двора, налипла на бревна колодезного сруба, на скамью под тыном.

   Эта ночь что-то сдвинула в сознании Петрока, безнадежно сломила,  сбила

ход его мыслей с привычного круга забот, он теперь не знал, что  делать  и

куда идти. Хотелось скрыться куда-нибудь подальше от  хутора,  потому  что

чувствовал он, тут его снова настигнет все та же беда, опять появятся  те,

с винтовками, и ему снова достанется.

   На дорогу он боялся показываться, оттуда теперь шла главная  опасность;

Предыдущая Следующая