Предыдущая Следующая

ней старательную работницу и  еще  больше  уважал  за  добросовестность  в

отношении к его хозяйству. Теперь же  все  эти  перемены  взбудоражили  ее

совесть. Как быть? Как жить, если не взять, отказаться от  земли?  А  если

взять, то как смотреть в глаза ее хозяину?

   Бессонная ночь, наступившая после того  злополучного  дня,  была  полна

размышлений, тревог, колебаний. Оба они с Петроком намучились в истопке, и

нашептались, и намолчались, но так и не придумали, чем успокоить  совесть.

Утром же надо было идти в Выселки, в волисполком. И тогда  Петрок  уже  на

рассвете свесил с кровати босые ноги и, еще раз подумав, решил:

   - Не пойду. Ну ее...

   Степанида выскочила из-под одеяла.

   - Как не пойдешь? Как те тогда?

   - Не пойду, и все. Не могу я...

   Нет, на это она не могла  согласиться,  утром  она  почувствовала  себя

уверенней, ведь их уже не двое в семье, а почти трое, и, значит, у нее два

голоса, ее и дитя, против одного нерешительного голоса Петрока.  Пока  тот

собирался к скотине, она отругала его, даже немного всплакнула, но  делать

было нечего, быстренько собралась сама и побежала через поле в Выселки.

   Из огромного хуторского надела им вырезали две  десятины  за  усадьбой,

остальная земля отошла другим беднякам и безземельным, которых с  избытком

для одной экспроприации набралось  в  Выселках.  На  раздел  Степанида  не

пошла, все же вытолкала туда Петрока, а сама ожидала во  дворе  за  тыном,

все приглядываясь к группке мужчин, что сновали с саженью в поле,  мерили,

считали.  В  окне  временами  мелькала  длинная,  во  всем   черном   тень

Яхимовского  и  выглядывало  его  изможденное  лицо,  и  тогда   Степанида

пряталась за угол или шла на дровокольню; было неловко,  почти  мучительно

оттого, что на все это глядел прежний  хозяин  хутора.  Последние  дни  он

почти не показывался из хаты и  не  разговаривал  с  ними,  он  сидел  там

обиженным сиднем, кажется, потеряв интерес не только к хозяйству, но  и  к

жизни вообще. Она и Петрок также не трогали его, ни о чем не спрашивали  и

по-прежнему ничего у него не брали, обходились своим. Хозяйство на  хуторе

уменьшилось, в конюшне осталась только молодая  кобылка,  коня  забрали  в

волость, в хлеву оставили одну  корову,  поросят  отвезли  в  местечко,  в

столовую. Остальное - упряжь, кое-какой инвентарь, домашняя утварь -  было

как бы ничье. Степанида с Петроком хотели бы обойтись  своим.  Но  это  не

всегда получалось, иногда приходилось обращаться к хозяйскому:  то  ведро,

то сено корове, то начать новый бурт картошки, когда прежний  кончался.  В

Предыдущая Следующая