Предыдущая Следующая

повороте жизни, только не  могла  еще  сообразить,  в  какую  сторону  тот

поворот - к лучшему или худшему. Но что настал час перемен, это было ясно.

   Сделав все, что надо было в  хате,  мужчины  вышли  во  двор  осмотреть

хозяйство. Пан Адольф с ними не вышел, понурый, остался, как был, у  стола

на скамейке, и она пошла показывать начальникам зерно в амбаре, хлев, двух

лошадей, подсвинков. Гости считали и все записывали на бумагу - и зерно  в

засеках, и лен под навесом, и скотину, - и она спросила у Цыпрукова, зачем

они так проверяют. Цыпруков объяснил, что это  экспроприация  -  имущество

эксплуататоров теперь переходит во владение  народа.  Степанида  не  могла

всего  понять,  хотя  догадывалась,  и  с  маленькой  затаенной   надеждой

спросила: "А земля как?" И  Цыпруков  сказал,  что  землю  разделят  между

безземельными  и  батраками  и  чтобы  Петрок  завтра  с  утра  пришел   в

волисполком, где все я решится.

   Помнится, она затряслась как в испуге от этой ошеломляющей  новости  и,

когда мужчины пошли со двора, долго не  могла  отважиться  сказать  о  ней

Петроку. Она готова была плясать от радости: это же подумать, они  заимеют

землю - без денег, без ссоры, без судов и прошений, - получат, и  все.  По

праву экспроприации.

   Когда она сказала об этом Петроку на дровокольне, тот выпустил  из  рук

полено  и  сел  мимо  колоды  -  просто  шлепнулся  в  грязь.  Тотчас   же

подхватился, начал чистить штаны, а она засмеялась счастливо  и  радостно,

однако, заметив, как вдруг изменилось растерянное выражение лица  мужа  на

почти  испуганное,  она  оглянулась.  Сзади  стоял  пан  Адольф  со  своей

неизменной палкой в руках.

   - Радуетесь? Шчястья вам?!

   Не успели они сообразить, что случилось, как он повернулся  и  пошел  к

крыльцу. Его согнутые ревматизмом ноги мелко тряслись в коленях.

   С этой минуты Степанида не  знала,  как  держать  себя  и  что  думать.

Радость  ее  омрачилась,  стало  неловко,  будто  ее  поймали  на   чем-то

запретном, и она понимала, что виновата. Пусть в мыслях и надеждах, но она

позарилась на  чужое,  чего  не  позволяла  себе  за  все  годы  службы  в

Яхимовщине, где изо всех сил, через нужду и бедность берегла  свою  честь,

старалась, чтобы никто, никогда и ни в чем не  упрекнул  ее.  А  ведь  она

могла бы и взять, не спрашивая,  в  ее  руках  было  многое,  считай,  все

хозяйство, но, если что было надо, она обращалась к хозяину и  не  помнила

случая, чтобы тот отказал ей. Он был неплохой человек, пан Адоля, ценил  в

Предыдущая Следующая