Предыдущая Следующая

таких случаях Степанида открывала дверь в хату и  спрашивала  пана  Адолю,

который в наброшенной  на  костлявые  плечи  жилетке  сидел  на  аккуратно

застланной одеялом кровати, поставив худые  ноги  в  носках  на  облезлый,

некогда крашенный пол. Не поднимая голой, без единого волоска  головы,  он

коротко бросал ей:

   - Берите. Теперь же все ваше.

   Она поворачивалась и выходила  из  хаты,  успев,  однако,  заметить  на

уголке стола не тронутую им еду - миску остывшей картошки, кувшин молока и

два ломтя хлеба, которые приносили утром. Похоже, старик  совсем  перестал

есть.

   Ей было жаль его, и эта жалость  сильно  омрачала  их  большую  радость

начала хозяйствования на собственной земле, счастливое сознание того,  что

вороная кобылка теперь принадлежит им, так  же  как  и  пегая  покладистая

корова, не очень, правда, молодая, зато  молочная.  Впереди  была  вольная

жизнь со множеством забот, тяжелым трудом, но без принуждения, жизнь,  где

все, плохое и хорошее, будет зависеть только от них двоих  и  ни  от  кого

более. Это было счастье, возносившее их под  самое  небо,  удача,  которую

можно было разве что увидеть во сне.

   Как-то она не выдержала и вечером,  управившись  со  скотиной,  сказала

Петроку, что надо поговорить с Яхимовским, что  так  нехорошо  получается,

они ведь столько прожили совместно в добре и согласии, а  теперь...  Опять

же надо сказать, что тут нет их вины, что так повернула власть,  что  хотя

те две десятины им дали, но они ведь их не просили. Взяли  -  правда,  но,

если бы не взяли они, так отдали бы другим, мало  ли  голытьбы  на  свете.

Надо было как-то поддобриться к Яхимовскому, чтобы не таил зла, а  жить  -

пусть живет в хате, они перебьются в истопке, пока не  наживут  как-нибудь

свою хату. Как встанут на ноги. Она же будет  присматривать  за  стариком,

неужто за его добро и ласку она не отблагодарит его на его же земле!

   Петрок покряхтел, чувствуя неловкость, но вынужден был пойти в хату,  и

она стала прислушиваться из сеней. Но разве  этот  Петрок  мог  что-нибудь

сделать  как  надо.  Начал  издалека,  и  они  долго  говорили  о  разном:

вспоминали жизнь за царем, порядки в местечке, разные случаи  в  лесу,  на

охоте. Не вытерпев, Степанида вытерла фартуком руки и также ступила  через

порог. Видимо, что-то почувствовав в этом ее приходе, пан Адоля  поднялся,

надел свой черный кафтан, застегнул его на весь ряд пуговиц.  Она  присела

на лавку возле порога, а он, кряхтя, уселся в старосветское кресло  против

большого тусклого зеркала в простенке.

Предыдущая Следующая