Предыдущая Следующая

– Я… я сейчас, сейчас, – жалобно проговорил женский голос.

Тень покачнулась. Устину показалось, что женщина намеревалась скользнуть обратно за дверь, но какая‑то сила заставила ее все‑таки двинуться к кровати.

Устин хотел было встать, зажечь свет и поглядеть, что это за «дочь» Не из тех ли, что накрывали стол? Но в последнюю секунду решил не делать этого. Его еще больше разожгло любопытство: что же она будет делать дальше?

А женщина неслышно подошла к кровати и остановилась. В комнате было единственное небольшое оконце, звездный свет через это оконце почти не проливался, но Устин все же различил, что женщина была невысокой и, кажется, замотанной не то в шаль, не то в платок.

– Ну а дальше? – спросил Устин, видя, что она не двигается.

– Сейчас, – опять проговорила женщина.

Сбросила шаль. Потом расстегнула не то халат, не то платье. Одежда свалилась с ее плеч на пол, женщина стояла теперь возле кровати в одной нижней рубашке, как в саване. В этот момент Устин догадался – она молода, очень молода, потому что от нее пахло так же, как пахло от Пистимеи много‑много лет назад, когда они жили в лесной зауральской деревушке.

Женщина все продолжала стоять возле кровати белым столбом.

– Чего ждешь‑то?

Она осторожно приподняла угол одеяла, неслышно легла на краешек кровати и затихла. Несколько минут оба лежали не шевелясь. Устину даже начало казаться, что все это ему, вероятно, приснилось, померещилось.

– Зачем ты пришла? Ведь боишься?

– Чего мне бояться? Богу это угодно…

Неожиданно Устину почудилось, что и этот голос он когда‑то где‑то слышал.

– Это не ты сейчас на стол подавала нам?

– Нет.

– Черт возьми! Да уж не Зинка ли ты Никулина?! – вскричал Устин, сорвался с кровати, пошел к выключателю.

Женщина догадалась, что он хочет делать, тоже вскочила и, легкая, горячая, повисла на плече Устина.

– Ради Бога, ради Бога… А‑а‑а‑й!

И, словно обваренная электрическим светом, отскочила к стене, присела там на корточки, сжалась, уткнула лицо в самый угол.

– Потушите… Ради Бога, потушите! – со стоном просила она, и худые плечики ее вздрагивали при каждом слове.

Устин Морозов смотрел на нее без всякой жалости, даже со злорадной усмешкой. Затем вернулся к кровати, но не лег, а сел на перину.

– Чего уж теперь тушить? То‑то, думаю, голос знакомый…

Зина встрепенулась, вздрогнула и начала приподниматься. Она раскинула руки в стороны и, скользя спиной по стене, выпрямилась, вытянулась в струнку и замерла, как на распятии.

Предыдущая Следующая