Предыдущая Следующая

– Ложись, спи, – показал Демид на кровать.

Устин тяжело опустился на стул. Сидел и представлял почему‑то, как Демид расхаживает по огороженному колючей проволокой лагерю смерти, как он, пьяный, озверелый, стреляет и стреляет людей в лоб, в затылок, в живот, в сердце, как он загоняет их в газовые камеры, как он, посмеиваясь, вешает какого‑то грузного человека, затягивает ему веревочную петлю на шее. «А что стрелять, что вешать, что загонять в газовые камеры? – тупо думал и думал он, – Зря все это, зря, зря…»

Демид стоял рядом, скрестив руки на груди.

– А зачем ты мне все это рассказывал… про лягеря эти смертников? И про свои геройства? – спросил вдруг Устин.

– Так видишь… – задумчиво промолвил Демид. – Грех, конечно, губит много человеческих душ. Но неверие в Христа губит еще больше. И там, где плач и скрежет зубов, оказывается, всегда намного больше тех, которые попадают туда не за нарушение заповедей Моисеевых, а за равнодушие к страданиям и смерти Христа, за грехи наши. Вот что я хотел тебе напомнить. Немцы ведь христиане, христианскую религию отправляют. Вот они и понастроили этих лагерей.

Устин, нахмурив лоб, долго пытался добраться до смысла этих слов.

– А кроме всего, – продолжал Демид, – ты сомневался: не скажу тебе, кто я да где был, утаю что‑то. Я тебе ответил – таиться нам с тобой нечего. И без того знаем друг о друге столько, что… для веревочной петли, словом, хватит… Ладно, спи. Утром я приду.

– Пистимея где? – спросил Устин.

– Зачем тебе Пистимея? – усмехнулся Демид. – Постарела уж она, отслужила свое. Если хочешь, я тебе дочь пришлю. Только скажи, на какой вкус – беленькую или черненькую, в летах или помоложе, замужнюю или совсем свеженькую? Хотя ты, помнится, не любитель был…

– Какую дочь?

– Не мою, понятно. Божью. Своих один Микита предлагал.

И, не ожидая ответа, шагнул за порог.

Морозов постоял среди комнаты. Потом разделся, разобрал пышную постель, потушил свет и лег.

Дверь в комнату тихонько раскрылась с каким‑то осторожным, несмелым скрипом.

– Кто это? – резко спросил Устин. – Ты, Демид?

– Я… – тихо ответил женский голос – Дочь Зинаида. – И замолкла испуганно.

Устин повернул голову. В темноте он различил какую‑то тень, маячившую возле двери.

Морозов вспомнил смешок Демида: «Если хочешь, я тебе дочь пришлю».

Ему вдруг захотелось узнать, чем все это кончится, и он сказал:

– Чего там притихла? Ноги отнялись, что ли?

Предыдущая Следующая