Предыдущая Следующая

– Ты ведь тоже в этой… как ее, Усть‑Каменке, что ли? Знаю, знаю…

– Откуда же? – насмешливо промолвил Устин. – Нищие, что ли, доложили, которые к Пистимее все ходят?

– В том ли дело, откуда знаю! Да… а к концу войны перевели меня в Австрию, в концлагерь Маутхаузен. Знаешь о таком?

– Пользовался слухом, – нехотя сказал Устин.

– Ну вот… Это был, пожалуй, самый страшный для людей лагерь. Чего только там не делали…

Демид рассказывал долго – наверное, с полчаса. Рассказывал тихим, доверчивым голосом, словно уговаривал в чем‑то малого ребенка.

– Словом, – закончил он, – почти до конца войны я прослужил в этом Маутхаузене. Потом… в общем, еще во многих странах побывал, кроме Германии‑то. Но… хватит, пожалуй, обо мне. И так рассказал больше, чем надо бы. Да ведь друг ты мне. Как сам‑то живешь?

– Что я, живем… – Устин чертил по столу вилкой. – К нам‑то, говорю, зачем пожаловал? Если признают тебя…

– Конечно, в панфары от радости не ударят, как Тараска говорил. Как он там, живой‑здоровый? – снова уклонился Демид от вопроса Морозова. – Как Захарка Большаков? Я слышал, собираетесь асфальтировать главную улицу деревни.

И вдруг Устин со злостью отодвинул тарелку и тут же почувствовал, вот‑вот перестанет управлять собою, сорвется.

– Так, – выпятил мокрые губы Демид. – Капризный гость. Чем же я тебя ублажить еще могу?

Глаза Демида делались все уже, губы тоньше и тоньше. Эти Демидовы глаза и губы раздражали Устина. Но главное было не в глазах, не в губах. Главное было в голосе Демида, который становился все тише, все ядовитее, все острее, все зловещее.

Устин бросил вилку на стол. Вилка ударилась о рюмку, рюмка упала на пол, раскололась.

Тотчас открылась дверь. Но теперь из нее вышли не те девушки, которые собирали на стол, а пожилая, лет под пятьдесят, женщина. Она молча подобрала осколки, сложила их в фартук и пошла обратно.

– Сестра моя! – окликнул ее Демид, и женщина торопливо обернулась:

– Слушаю, Дорофей Трофимыч.

– Прибери со стола. Кончили мы скудную трапезу. Пошли. – И Демид положил руку на плечо Устина. Рука была крепкая и тяжелая, как камень.

Они прошли через «белую» комнату и оказались в коридоре. Устин думал, что сейчас они выйдут в сенцы, оттуда – во двор. В сенцы они действительно вышли, но очутились опять в каком‑то темном коридоре. Затем миновали одну комнату, другую и оказались в третьей. В ней было полно мебели, стояла, поблескивая спинками, никелированная кровать, на потолке висела небольшая электрическая лампочка.

Предыдущая Следующая