Предыдущая Следующая

Устин помолчал и проговорил:

– А я вот все съездить туда собираюсь. Хоть поглядеть… на те места.

Морозов задумался, опустил вожжи, забыл, казалось, и о лошади, и о нем, Смирнове, и о самом себе. Петр Иванович не шевелился, не мешал Устину.

Наконец Морозов вздохнул, приподнял голову, подобрал вожжи. Лошадь прибавила рыси.

– Вот гляжу я на тебя, Петр Иванович, и чего‑то такого, как и внучка Шатрова, не могу понять‑уразуметь, – промолвил Морозов.

– Чего же это?

– Н‑но, пошевеливайся! – прикрикнул Устин на лошадь, повернул голову к Смирнову, оглядел его так, что Смирнову стало неудобно.

– Так что же все‑таки непонятно тебе?

– Как тебе объяснить? Только ты не смейся. Может, я и глупый, как пень. Какая такая… как это?., закваска, что ли, в тебе? Жить тебе, по слухам, без веку год‑полтора. Свое, слава Богу, кажись, сделал, теперь пенсию получаешь, хорошую, однако… Так какая такая сила? Или, попроще, какой такой смысл… ради которого ты… Э‑э, черт! Слов не хватает.

Смирнов был удивлен, кажется, так, как никогда еще не удивлялся. Морозов говорил тихо, не торопясь, вдумываясь в каждое слово и точно каждым обжигаясь. Петр Иванович чувствовал, что Морозов действительно хочет докопаться до какой‑то истины. Морозов, про которого только вчера Смирнов высказывал догадки, не иеговист ли он, не мракобес ли пятидесятник! Неужели… неужели с этой целью он поехал с ним? Если так, зачем ему, Морозову, эта истина? Раздумывая обо всем этом, Смирнов медленно говорил:

– Видишь ли… Иринка Шатрова, я думаю, все же понимает. Она еще молода, конечно, но…

– Хе… Значит, мне заново родиться надо?

– Да нет, не об этом я хотел. Ты задал такой вопрос, что сразу и не ответишь… И Федор вот твой знал…

Устин, видимо, замерзнув, плотно запахнул полы полушубка, наглухо застегнулся.

– Да, знал. Хороший человек был! – продолжал Смирнов. – А сколько их, хороших, перестало радоваться, погибло, не нарадовавшись жизнью. Вот чтобы не повторилось то, что с Федором, чтобы…

– П‑понятно! – почти выкрикнул вдруг Морозов зло, со свистом взмахнул бичом, огрел лошадь. – Э‑э, падаль облезлая, заснула совсем… Шевелись…

Устин стегал лошадь до тех пор, пока она не перешла в галоп. И только тогда успокоился, отвалился на заднюю спинку кошевы, тяжело задышал, будто погоняли сейчас бичом его самого.

И снова Петр Иванович безмерно был удивлен таким поведением Морозова.

Впрочем, и это удивление сегодня было не последним.

Предыдущая Следующая