Предыдущая Следующая

– Ну чего ты? – повысил голос Филька.

– Сейчас, – сказал Фрол и вдруг сел на песок. – Сейчас… Покурить бы…

Трясущимися руками зашарил по карманам. Но табак был мокрый.

– Сверни ему папиросу, Демидка. Да живее, дьявол! Может, продерет зельем мозги.

Через полминуты Демид сунул в рот Фролу зажженную папиросу. Фрол жадно глотал вонючий дым и смотрел туда, где скоро должно было взойти солнце. Там все небо набрякло кровью. И красные туманы мертво висели над Светлихой, над зареченскими лугами. Там, в этих лугах, надрывалась человеческим плачем какая‑то птица…

Вместе с этим кровавым рассветом наступало медленно звенящее пронзительным звоном в пустой голове похмелье. А Фрол все глотал и глотал едкие табачные клубы точно так же, как глотает сейчас, сидя с Устином Морозовым в снегу на берегу Камышового озера.

… Наконец папироса прижгла ему губы. Он бросил ее в снег и увидел, как откровенно ухмыляется в бороду Устин.

«Глаза никому не выклевывал… Не выклевывал…» – стучало молотком по Фроловым вискам. И неожиданно для самого себя Фрол сказал вслух:

– Ты, однако, похлеще Фильки будешь…

– Какого Фильки еще? – повернулся к нему Устин.

– Не прикидывайся, видать ворона по перьям. Меньшиковыми, сволочь, подослан. Сами‑то они боятся сюда… Я думал, сдохли где Демидка с Филькой…

Устин посмотрел теперь прямо в глаза Фролу, пожал плечами:

– Ей‑Богу, тронутый ты, что ли? Ни с того ни с сего огрел палкой, а теперь о каких‑то Демидках да Фильках плетешь.

Морозов поднялся, встал на лыжи, добавил строго:

– Тверской губернии я уроженец, деревни Осокино, понял? – И совсем другим голосом: – Пойдем, что ли. Стемнелось уж. Или ночевать тут будешь?

С этого дня в отношении Курганова к Устину Морозову и произошла некоторая перемена…

 

Глава 15

 

Весь день колхозники подвозили к скотным дворам сено – кто всего несколько пластов, кто полвоза, кто воз.

Устин Морозов снял Митьку Курганова с ремонтных работ и заставил сметывать сено в скирду. Рядом с ним встал Филимон Колесников, решивший, как он сказал, «поразмяться от конторского сидения». Наверху принимала и раскладывала сено Клавдия Никулина.

– Давай, давай, Клашка, поворачивайся! Это тебе не огурцы считать! – орал Митька, кидая и кидая пласты наверх, стараясь завалить ее с головой.

Он взмок, сбросил сперва фуфайку, потом пиджак. Клавдия тоже дышала тяжело, но не сдавалась, ничего не говорила и хоть с трудом, но успевала раскладывать пласты.

Предыдущая Следующая