Предыдущая Следующая

старается натравить его на меня, не соображая, что если кто-нибудь в  свою

очередь натравит Шарикова на самого Швондера, то от него останутся  только

рожки да ножки.

     - Еще бы! Одни коты чего стоят! Человек с собачьим сердцем.

     - О нет, нет, - протяжно ответил Филипп  Филиппович,  -  вы,  доктор,

делаете крупнейшую ошибку, ради бога не  клевещите  на  пса.  Коты  -  это

временно... Это вопрос дисциплины и  двух-трех  недель.  Уверяю  вас.  Еще

какой-нибудь месяц, и он перестанет на них кидаться.

     - А почему не теперь?

     -  Иван  Арнольдович,  это  элементарно...  Что  вы  на  самом   деле

спрашиваете да ведь гипофиз не повиснет же в  воздухе.  Ведь  он  все-таки

привит на собачий мозг, дайте же ему прижиться. Сейчас  Шариков  проявляет

уже только остатки собачьего, и поймите, что коты - это лучшее  из  всего,

что он делает. Сообразите, что весь ужас в том, что у него уж не  собачье,

а именно человеческое сердце. И самое паршивое из всех, которые существуют

в природе!

     До последней степени взвинченный Борменталь сжал сильные худые руки в

кулаки, повел плечами, твердо молвил:

     - Кончено. Я его убью!

     - Запрещаю это! - категорически ответил Филипп Филиппович.

     - Да помилуйт...

     Филипп Филиппович вдруг насторожился, поднял палец.

     - Погодите-ка... Мне шаги послышались.

     Оба прислушались, но в коридоре было тихо.

     -  Показалось,  -  молвил  Филипп  Филиппович  и  с  жаром  заговорил

по-немецки в его словах несколько раз звучало русское слово "уголовщина".

     - Минуточку, - вдруг насторожился Борменталь и шагнул к  двери.  Шаги

слышались явственно и приблизились к кабинету. Кроме  того,  бубнил  голос

Борменталь распахнул двери и отпрянул в изумлении.  Совершенно  пораженный

Филипп Филиппович застыл в кресле.

     В освещенном  четырехугольнике  коридора  предстала  в  одной  ночной

сорочке Дарья Петровна с боевым и пылающим лицом.  И  врача  и  профессора

ослепило обилие мощного и, как  от  страху  показалось  обоим,  совершенно

голого тела.  В  могучих  руках  Дарья  Петровна  волокла  что-то,  и  это

"что-то", упираясь, садилось на зад и небольшие его  ноги,  крытые  черным

пухом, заплетались по паркету.  "Что-то",  конечно,  оказалось  Шариковым,

совершенно потерянным,  все  еще  пьяненьким,  разлохмаченным  и  в  одной

рубашке.

     Дарья Петровна, грандиозная и нагая, тряхнула Шарикова, как  мешок  с

картофелем, и произнесла такие слова:

     - Полюбуйтесь,  господин  профессор,  на  нашего  визитера  Телеграфа

Предыдущая Следующая