Предыдущая Следующая

лежала теперь на истоптанной траве под тыном,  выставив  в  вечернее  небо

черные, круто заломленные рога.

   Степанида глянула в оконце раз и другой, больше смотреть не стала - она

не могла видеть всего этого. А они там долго еще рубили  Бобовкины  кости,

ребра, хребет, и каждый удар топора болью отдавался в ее душе.

   Сумерки близкой ночи все больше заполняли тесную, захламленную истопку.

Надо было чем-то заняться, но чем? Да  и  вообще,  что  она  могла  делать

здесь, когда не имела сейчас никаких прав, не могла  ничем  распоряжаться,

наоборот, теперь распоряжались ею. И все же ее деятельная натура не  могла

примириться с собственным бессилием, жаждала выхода, какой-то  возможности

не поддаться, постоять за себя.

   Она снова взглянула в оконце, кажется, с Бобовкой все было кончено,  на

траве лежали испачканные кровью двери, немцы стояли и сидели возле  кухни,

где, видно, доваривался ужин и откуда несло нестерпимо  приторным  запахом

вареного мяса. Петрока по-прежнему не было. Она  подошла  к  глухой  стене

истопки, вслушалась - нет, с огорода не слыхать было никаких звуков, может

быть, стоило именно теперь, в сумерках, и прошмыгнуть к засторонку?  Когда

она прислушивалась, взгляд  ее  случайно  скользнул  по  запыленному  боку

бутыли на полке, и она подумала: немцы  сожгут.  Конечно  же,  понадобится

свет, заберут и керосин. Чтобы уберечь его от чужих глаз, Степанида  сняла

тяжелую бутыль с полки и, поглубже задвинув под жернова, заставила ушатом.

Потом набрала из ушата в чугунок позавчерашней вареной картошки,  прикрыла

его передником и осторожно приоткрыла дверь истопки.

   В сенях никого не было, на ступеньках тоже,  она  неслышно  переступила

порог и под стеной истопки прошла к дровокольне. Она не глядела на немцев,

ожидая и боясь их окрика, но, занявшись возле кухни, они, верно, не  очень

присматривались к ней. За поленницей она вздохнула, перелезла через жердку

в огород. Куриный  сарайчик  был  настежь  распахнут,  на  земле  валялась

подпорка, курей там не было ни одной - уж  не  всех  ли  перестреляли  эти

собаки, подумала она. А может, куры попрятались? Или ушли в овраг, как они

это делали иногда  летом?  Прислушавшись  к  дружному  взрыву  солдатского

хохота во дворе, она тихонько отвалила от  дверей  засторонка  соху,  и  к

ногам с такой радостью выкатился ее поросенок, что она испугалась: что  же

с ним делать? Тихо  похрюкивая,  тот  ласково  тыкался  в  ее  ноги  своим

холодным тупым пятачком, словно требуя  чего-то,  и  она  подалась  сквозь

Предыдущая Следующая