Предыдущая Следующая

Бобовка подняла голову и замедлила шаг. Над  изгородью  было  видать,  как

немцы, толпясь у машины, вытаскивали из нее нечто громоздкое и тяжелое,  а

один, вероятно, заметив ее за огородом, молодым  голосом  озорно  закричал

издали:

   - О матка! Млеко!

   Делать было нечего, она  тихонько  стеганула  хворостиной  Бобовку,  та

переступила нижнюю жердь изгороди, привычным путем направляясь во  двор  к

хлеву.

   На  усадьбе  происходило  как  раз  то,  чего  Степанида  больше  всего

опасалась:  немцы  устраивались  всерьез  и  надолго.  Вывалив  из  машины

громоздкий серый брезент, они растягивали его на истоптанной мураве двора,

толкаясь, забивали в землю короткие колья. Двое по краям,  почти  лежа  на

земле, изо всех  сил  тянули  за  веревки,  и  брезентовая  крыша  палатки

податливо выравнивалась, образуя тугое вместительное сооружение для солдат

на случай ненастья или холодов.

   Возле поленницы на дровокольне,  сгорбившись,  стоял  Петрок,  украдкой

поглядывая из-за угла, и, заметив жену, молча развел руками. Но  Степанида

смолчала. Черт с ними, подумала она, может,  живя  в  палатке,  они  будут

докучать меньше. Главное, чтобы не занимали  этот  конец  двора,  где  был

сарай, куриный катушок,  дровокольня,  проход  к  засторонку.  Да  и  тут,

пожалуй, для них слишком грязно, им надо, чтобы посуше и чище.  Тот  конец

двора находился повыше, и, естественно, там было лучше.

   Бобовка, очевидно, не меньше хозяев чувствовала непривычное присутствие

во дворе  чужих  и  только  намерилась  было  выйти  из  дровокольни,  как

нерешительно остановилась и фыркнула - она  их  боялась.  Степанида  зашла

вперед,  ласково  погладила  корову  по  теплой,   вздрагивающей   от   ее

прикосновений шее.

   - Не бойсь... Иди, иди...

   - Млека! - пьяно закричал кто-то из немцев.

   Не успела она с коровой подойти к воротам хлева,  как  помощник  повара

Карла, переваливаясь на своих коротких кривоватых ногах, уже нес навстречу

широкое жестяное ведро. Со стороны кухни на нее смотрели  три  или  четыре

немца, и среди них тот  кругленький  краснощекий  фельдфебель,  который  и

теперь там суетился, кричал, что-то приказывая.

   Обычно перед дойкой Степанида бросала Бобовке охапку  какой-либо  травы

или отавы, занятая едой корова стояла спокойней и лучше  отдавала  молоко.

Теперь же у нее ничего не было под руками, а  немцы,  судя  по  всему,  не

имели намерения ждать. Она хотела сказать Петроку, чтобы принес травы,  но

передумала: пусть! Что-то в ней гневно вспыхнуло,  подхлестнутое  этой  их

Предыдущая Следующая