Предыдущая Следующая

нагруженные. Степанида сошла в канаву,  чтобы  быть  от  них  подальше,  и

взглядом впилась в стекло передней, пытаясь рассмотреть  там  лица.  Лица,

однако, не очень были видны за блестевшим  стеклом,  но  она  поняла,  что

сидели там немцы: темные воротники с петлицами, светлые  уголки  погон  на

плечах, задранный верх фуражки у того, что сидел возле  шофера.  Обдав  ее

бензиновым чадом, первая машина проскочила мимо, затем пронеслась  вторая,

а на третьей в открытом кузове она увидела трех молодых немцев, оттуда  же

доносилась приятная музыка  -  один  тихо  играл  на  маленькой  гармошке,

которую держал подле рта. Когда машина поравнялась с ней, крайний  молодой

немчик с веселым, раскрасневшимся от ветра лицом крикнул:

   - Матка, гип яйка!

   - Матка, шпак! - подхватил другой  и  швырнул  в  нее  белым  огрызком,

который, не долетев, шлепнулся в грязь на дороге.

   Она не сказала им ни слова в ответ, только смотрела, как они, веселые и

озорные, с форсом пронеслись возле  нее,  старой  измученной  бабы,  чужой

матери, едва не убитой две ночи назад, и ни одна жилка не дрогнула  на  ее

лице. Как ни странно, но теперь она их не боялась и не сказала  бы  им  ни

одного слова, если бы они обратились к ней. В ее сознании  они  так  и  не

стали людьми, а остались чудовищами, разговаривать с которыми для нее было

нелепостью. Она даже пожалела, что в ту ночь не бросила и еще  что-либо  в

колодец, не подожгла хату - пускай бы сгорели вместе  со  своим  офицером.

Тогда она чересчур осторожничала с ними, слишком боялась. А  зачем?  Разве

теперь страх - поводырь? Вон Петрок на что уж  боялся,  даже  угождал  им,

лишь бы избежать худшего. Но чего он этим  добился?  Забрали  безо  всякой

причины. И еще убьют или повесят.

   Сколько она за жизнь намыкала горя с этим Петроком, да и  перессорились

сколько, а вот жаль человека так,  что  хочется  плакать.  Ну  что  он  им

сделал? Кому, в чем помешал? Если и не помог никому, так  потому,  что  не

мог, значит, такой характер. Но на плохое он неспособен. Был даже чересчур

добрым по нынешнему времени, да и  по  прежнему  тоже.  Уж  такая  натура:

скорее отдаст, чем возьмет. Легче уступит, чем своего добьется.  Не  любил

ссориться, ему все чтоб тихо. А потиху разве в жизни чего добьешься? Да он

ничего и не добивался.

   Она вспомнила, как когда-то гоняла его в Минск к Червякову, и в который

раз почувствовала укол совести: разве по Петроку это было? Но  и  сама  не

могла - полторы недели проковыляла на одной ноге по двору.

Предыдущая Следующая