Предыдущая Следующая

   - Ну вот, ты для детей так стараешься. А когда они вырастут,  поумнеют,

думаешь, они скажут тебе спасибо?

   - Кто знает? Смотря который, - смешался Недосека и положил ложку.

   - Они же будут тебя проклинать всю жизнь.

   - Как проклинать? - недоуменно сморгнул Недосека. -  Я  же  для  них...

Из-за них страдаю, делаю все это.

   - Антоська! - неожиданно для себя сказала она почти участливо, тронутая

этой его непонятливостью. - Лучше бы ты для них умер.

   - Я?

   - Ты, Антоська! Ты же губишь всю жизнь их. И себя в первую голову.

   - Ну нет, я не согласный, - надулся Недосека. - Себя, может, и гублю, а

их не-а. Что бы они жрали теперь без меня? Я им муки два  мешка  притащил.

Сапог три пары. Пальтишки. Я же не то что некоторые - лишь бы напиться.  Я

о  них  забочусь.  Все-таки   шестеро,   не   шуточки.   Старшему   только

пятнадцатый... Легко тебе, тетка, говорить, а мне... Да и шурин  еще.  Эх,

кабы не шурин...

   Степанида не возражала больше, только слушала его путаное объяснение  и

думала, какой же он дурень, а может, еще и подлец. Ее  сочувствие  к  нему

быстро вытеснялось злостью: жизнь таких ничему не  научит,  ничего  им  не

понять в ней, потому что дальше своего корыта им не дано видеть. Такие  от

природы слепы ко всякому проблеску человечности, заботятся  лишь  о  себе,

иногда оправдываясь детьми. Боже, что еще будет  из  тех  детей,  что  они

унаследуют от таких вот отцов? Лучше бы его застрелили скорее, меньше было

бы вреда и больше пользы  своим  же.  Да  и  его  детям,  которых  он  так

заботливо обеспечивает мукой и обувкой...

 

 

 

 

19

 

 

   Петрок гнал водку. Он выбрал самый укромный закуток, который можно было

отыскать возле хутора, разложистый мелковатый овражек за барсучьей  норой,

густо заросшей молодым ельником, в котором было затишно, глухо и  скрытно.

На небольшой узкой полянке меж елок расставил нехитрое свое  оборудование:

казан с  брагой,  кадку,  наполненную  студеной,  из  ручья  водой;  долго

возился,  пока  приладил  к  месту  медный  змеевик,  и  наконец  разложил

костерок. От бережно зажженной спички легко загорелась сухая  растопка,  а

за ней и березовые поленца, охапку которых он предусмотрительно захватил с

хутора; жадные языки пламени начали резво лизать старый закопченный казан.

От сухих дров дыму  было  немного,  и  Петрок  впервые  за  утро  довольно

посмотрел вверх, в хмурое осеннее небо над еловыми вершинами,  думая,  что

издали его вряд ли заметят, разве кто случайно набредет на  поляну.  Дрова

Предыдущая Следующая