Предыдущая Следующая
согласна с Леонидом
Сергеевичем, что это
и есть основа
справедливого
отношения к человеку.
И еще жалела,
что не
напомнила Вике о таинственном писателе с иностранной
фамилией
Грин.
Ожидаемого и столь
необходимого разговора по душам не
произошло: признание Вики, что она
не любит ее, не просто
огорчило, а уязвило
Искорку. И дело здесь было не только в
самолюбии (хотя и в нем тоже), дело заключалось в том,
что сама
Искра очень тянулась к Вике, чувствуя в
ней умную и
тонкую
девушку. Тянулась к хорошим книгам и разговорам, к уюту
большой
квартиры, к удобному, налаженному быту, хотя, если б ей
сказали
об этом, она бы яростно, до гневных слез отрицала эту
слабость.
Но больше всего
она тянулась к отцу Вики, к Леониду Сергеевичу
Люберецкому, потому что у самой Искры отца
не было и в ее
представлении
Люберецкий был идеальнейшим
из всех возможных
отцов, которого, правда, надо было немножко
перевоспитать. И
Искра
непременно бы его перевоспитала,
если бы... Но никакого
"если бы" не
могло быть, а
пустыми мечтаниями Искорка
не
занималась. И ей было немножко грустно.
Дома Искру
ждали стакан молока, кусок хлеба и записка.
Мама писала, что
проводит ответственное заседание,
придет
поздно и что
дочери следует лечь спать вовремя и не читать в
постели
романов: последнее слово
было подчеркнуто. Искра
поделилась
ужином с соседской кошкой,
проверила, все ли уроки
сделаны, и решила вдруг написать статью для очередного
номера
школьной стенгазеты.
Она писала
о доверии к человеку, пусть даже
маленькому,
пусть даже к первоклашке. О вере в этого человека, о том,
как
окрыляет эта вера,
какие чудеса может
сделать человек,
уверовавший, что в него верят. Она вспомнила -- очень
кстати,
как ей показалось,--
Макаренко, когда он доверил
Карабанову
деньги, и каким замечательным парнем стал потом
Карабанов. Она
разъяснила,
что такое "презумпция невиновности".
Перечитав и
кое-что поправив, начисто переписала и положила на
мамин стол:
она всегда согласовывала с мамой свои статьи. Потом
постелила
постель, погасила свет -- последнее время она почему-то
стала
стесняться
раздеваться при свете,--
надела ночную рубашку,
снова зажгла лампу и юркнула под одеяло. Достала припрятанного
Дос Пассоса и
стала читать, настороженно прислушиваясь, не
хлопнет ли входная дверь.
То ли
оттого, что приходилось
прислушиваться, то ли
оттого, что мысли
о виновности и невиновности, о доверии и
Предыдущая Следующая