Предыдущая Следующая

     -- А ты маме очень понравилась,-- сказал Артем, помолчав.

     -- Неужели?  --  Зиночка  заулыбалась,   забыв   о   своих

несчастьях  с женатым человеком.-- У тебя замечательная мама, и

я в нее влюбилась. Я почему-то быстро влюбляюсь. Привет!

     И убежала, стараясь казаться трагической  даже  со  спины,

хотя  ей  очень хотелось петь и скакать. Артем понимал, что она

наврала ему с три короба, но не сердился. Главное было  не  то,

что  она наврала, а то, что он ей был не нужен. Артем впервые в

жизни открыл, где находится сердце, и уныло -- скакать  ему  не

хотелось   --   поплелся  домой.  И  как  раз  в  это  время  в

директорский кабинет вошла Валентина Андроновна.

     -- Полюбуйтесь,-- сказала  она  и  положила  на  стол  два

исписанных листка, вырванных из тетради в линейку.

     В  тоне ее звучала печально-торжественная нота, но Николай

Григорьевич внимания на эту  ноту  не  обратил,  поскольку  был

заинтригован  началом:  "Юра,  друг  мой!" и "Друг мой Сережа!"

Далее шло  нечто  маловразумительное,  но  директор  дочитал  и

весело рассмеялся:

     -- Вот дуреха! Ну до чего же милая дурешка писала!

     -- А  мне  не  до смеха. Извините, Николай Григорьевич, но

это все ваши зеркала.

     -- Да будет вам,--отмахнулся директор.--Девочки  играют  в

любовь,  ну  и  пусть  себе играют. Все естественное разумно. С

вашего разрешения.

     Он скомкал письмо и полез в карман.  Валентина  Андроновна

рванулась к столу:

     -- Что вы делаете?

     -- Возвращать неудобно, значит, надо прятать концы в воду,

то бишь в огонь.

     -- Я  категорически  протестую. Вы слышите, категорически!

Это документ...

     Она пыталась через стол дотянуться до бумажки, но  руки  у

директора были длиннее.

     -- Никакой это не документ, Валентина Андроновна.

     -- Я  знаю,  кто  это  писал.  Знаю, понимаете? Это писала

Коваленко: она забыла хрестоматию...

     -- Мне это неинтересно. И  вам  тоже  неинтересно.  Должно

быть неинтересно, я имею в виду... Сесть!

     По  его  команде когда-то шел в атаку эскадрон. И, услышав

металл, Валентина Андроновна поспешно  опустилась  на  стул.  А

директор достал наконец-то спички и сжег оба письма.

     -- И  запомните:  не было никаких писем. Самое страшное --

это подозрение. Оно калечит людей, вырабатывая из них  подлецов

и шкурников.

     -- Я  уважаю  ваши боевые заслуги, Николай Григорьевич, но

считаю ваши методы  воспитания  не  только  упрощенными,  но  и

порочными.  Да,  порочными!  Я  заявляю  откровенно,  что  буду

Предыдущая Следующая