Предыдущая Следующая

Наконец Юргин ушел, хлопнув дверью. Пистимея вернулась к печке.

– Ты дашь сегодня позавтракать или нет? – раздраженно спросил Устин. – Или с голоду решила уморить?

Пистимея сидела возле печки, задумчивая, положив маленькие, сморщенные руки на высохшие коленки. Маленькая головка, туго обмотанная черным платком, была глубоко втянута в плечи.

Голос мужа заставил ее вздрогнуть. Она зачем‑то принялась разглаживать ладонями юбку на коленях, потом сказала:

– Скоро, скоро… накормлю уж… Устинушка. Приставила уж варево.

– Чего там Илюшка болтал? Что в Ручьевке случилось?

– Дык это… Уваровские собаки докторшу покусали. Эту, Краснову, что уколы приезжала делать.

Об Анне Уваровой, простоявшей чуть не всю ночь на коленях в снегу, Пистимея говорить ничего не стала.

В комнате надолго установилось безмолвие, точно в ней не было ни одной живой души. Лишь тоскливо пело в трубе, да ветер, налетая порывами, дребезжал оконными стеклами.

Пистимея перекрестилась, вздохнула и встала. Она заглянула в печку, затем, не разгибаясь, повернула голову к дверям и так застыла, окаменела – у порога стояла уборщица конторы Наталья Лукина.

– Иди в контору, – сказала Наталья. – Больная тебя зовет.

– Ка… какая еще больная? – Пистимея с трудом выпрямилась. В позвоночнике ее что‑то щелкнуло, будто переломилось.

– Да Марфа Кузьмина. Занедужила, говорит, что‑то. Об чем‑то спросить хочет.

– Она ведь… Приехала с Озерков, что ли, она?

– Зачем… По телефону просит.

Больше ни о чем не спрашивая, Пистимея кинулась на улицу.

В колхозной конторе по случаю воскресенья никого не было, на недомытом полу стоял таз с грязной водой, валялась мокрая тряпка.

Запыхавшаяся от быстрой ходьбы Пистимея чуть не опрокинула это ведро. Еще не успев поднести трубку к уху, она закричала, косясь на дверь, – Наталью она оставила на несколько шагов позади:

– Марфушка? Я слушаю. Ага, я… Чего? Кто просил передать? Дочка Семена Прокудина? А что? Говори громче, щелкает в трубке‑то, аж в голове звенит. Что? Фрол… Дорофея Трофимыча… и Семена в мили… О Господи! О Гос..

И Пистимея смолкла, едва вошла Наталья. Поджав губы, она только слушала, уставив стекленеющие глаза на Лукину. Раздевшись, Наталья принялась домывать пол.

А потом вошел в контору Филимон Колесников в наспех накинутом полушубке.

– Что это тут? В чем дело? – спросил он. – Гляжу в окно – вы наперегонки с Пистимеей бегаете.

– Да вон, – указала Наталья мокрой тряпкой на телефон. – Егорки Кузьмина мать, что ли, захворала.

Предыдущая Следующая