Предыдущая Следующая

– Барахлишко‑то?! Да ты чего? – обиделся Звягин, обеими руками обнимая свой распузатившийся мешок.

– Ну… имей в виду: выдохнешься – приколю.

– Я не выдохнусь. Я уж как‑нибудь.

– Прикройте двери. Пошли!

На обратном пути речку переходили не разуваясь. Гаврила и он, Костя, по очереди несли связанного Грачева. Тот, кажется, не пришел еще в сознание. Тарас пыхтел сзади все сильнее и сильнее, однако не жаловался, не стонал. Девочку он перекинул через плечо, мешок волок по земле.

С поляны, где их встретил Микита, тронулись, даже не передохнув. И председатель коммуны, и сельсоветчик давно очнулись и стонали.

Ехали по тайге весь день и всю следующую ночь. Только когда окончательно выбились из сил лошади, остановились.

Изо рта пленных вытащили тряпки. Председатель коммуны, усатый, лет пятидесяти украинец, едва глотнул воздуха, сказал тихо:

– А‑а, Гаврила! Успел‑таки рудники в тот раз подорвать! Чуял я, шо ты живой пока. Не всех еще подавили вас, оказывается, як гнид поганых.

– Ничего, Григорий, раздавим, – ответил ему щупленький Степан Грачев.

– Вы‑то уж отдавили свое, – зевнул равнодушно Гаврила.

– Что ж, выходит, отдавили, – проговорил Грачев, – Да ведь, кроме нас, еще люди есть. Мы погибнем – от народа не убудет.

Голос сельсоветчика ни разу не дрогнул. Говорил он так же тихо, как председатель, но каждое слово отчетливо печаталось в лесной тишине.

И больше они не произнесли за всю дорогу ни единого слова, как сговорились. Девчушка тоже молчала. На привалах подползала к отцу, прижималась к его телу и оттуда обжигала всех пронзительно синими глазами.

… Встретил их на той же поляне, откуда они отправлялись в путь, сам Демид.

– Приехали? Добро. Не с пустыми руками – еще добрее, – проговорил Демид вместо приветствия. И кивнул на связанных людей: – Гаврила, отведи их. – И обернулся к нему, Косте, обнял крепко обеими руками. – Ну, здравствуй. Рад я, рад, что вернулся жив‑здоров…

– Здравствуй… Как вы тут? Как Серафима?

А Серафима уже бежала между деревьями, путаясь в длинной юбке, бежала и кричала:

– Костя! Костенька, родимый мой! Вернулся, вернулся!

Со всего разбега бросилась ему на шею, повисла, и он почувствовал, как она заболтала от радости ногами, словно девчонка…

– … Мама! Матушка моя!! Сил больше нет! Ведь целый день сено метала, спина так и разламывается. Пожалейте! – услышал Устин плачущий голос дочери и вздрогнул.

В комнате было темным‑темно. В черно‑синем квадрате окна тлела горстка желтоватых, как кисть недозрелой калины, звезд.

Предыдущая Следующая