Предыдущая Следующая

загораясь румянцем, - я бы доказала Петру Александровичу...

     - Виноват, вы не сию минуту хотите открыть эту дискуссию?  -  вежливо

спросил Филипп Филиппович.

     Глаза женщины загорелись.

     - Я понимаю вашу иронию, профессор, мы сейчас уйдем... Только я,  как

заведующий культотделом дома...

     - За-ве-дующая, - поправил ее Филипп Филиппович.

     - Хочу предложить вам, - тут женщина из-за пазухи вытащила  несколько

ярких и мокрых от снега журналов, -  взять  несколько  журналов  в  пользу

детей Германии. По полтиннику штука.

     - Нет, не возьму, - кратко ответил Филипп Филиппович, покосившись  на

журналы.

     Совершенное  изумление  выразилось  на  лицах,  а  женщина  покрылась

клюквенным налетом.

     - Почему же вы отказываетесь?

     - Не хочу.

     - Вы не сочувствуете детям Германии?

     - Сочувствую.

     - Жалеете по полтиннику?

     - Нет.

     - Так почему же?

     - Не хочу.

     Помолчали.

     - Знаете ли, профессор, - заговорила девушка, тяжело вздохнув, - если

бы вы не были европейским светилом, и  за  вас  не  заступались  бы  самым

возмутительным  образом  (блондин  дернул  ее  за  край  куртки,  но   она

отмахнулась) лица, которых, я уверена, мы еще разъясним, вас следовало  бы

арестовать.

     - А за что? - с любопытством спросил Филипп Филиппович.

     - Вы ненавистник пролетариата! - гордо сказала женщина.

     -  Да,  я  не  люблю  пролетариата,  -  печально  согласился   Филипп

Филиппович и нажал кнопку. Где-то прозвенело. Открылась дверь в коридор.

     - Зина, - крикнул Филипп Филиппович, - подавай  обед.  Вы  позволите,

господа?

     Четверо  молча  вышли  из  кабинета,  молча  прошли  приемную,  молча

переднюю и слышно было, как за ними закрылась  тяжело  и  звучно  парадная

дверь.

     Пес встал на задние  лапы  и  сотворил  перед  Филиппом  Филипповичем

какой-то намаз.

 

 

 

                                    3

 

     На разрисованных райскими цветами тарелках с  черной  широкой  каймой

лежала тонкими ломтиками нарезанная семга, маринованные угри.  На  тяжелой

доске кусок сыра со слезой, и в серебряной кадушке, обложенной  снегом,  -

икра.  Меж  тарелками  несколько  тоненьких  рюмочек  и  три   хрустальных

графинчика  с  разноцветными  водками.  Все  эти  предметы  помещались  на

маленьком мраморном столике, уютно присоединившемся к  громадному  резного

дуба буфету, изрыгающему пучки стеклянного и  серебряного  света.  Посреди

комнаты - тяжелый, как гробница, стол, накрытый белой скатертью, а на  ней

Предыдущая Следующая