Предыдущая Следующая

 - Слазь, тебе говорят!..

 Слезал Егор. Слезал, шел на новый объект, стыдясь оглянуться на собственную работу. И с нового объекта тоже слезал под сочную ругань бригадира, и снова куда-то шел, на какой-то самоновейший объект, снова делал что-то где-то, топором тюкал, и снова волокли его, не давая возможности сделать так, чтобы не маялась совесть. А через месяц вдруг швырнул Егор казенные рукавицы, взял личный топор и притопал домой за пять часов до конца работы.

 - Не могу я там, Тинушка, ты уж не серчай. Не дело у них - понарошка какая-то.

 - Ах горе ты мое бедоносец юродивый!..

 - Да уж что уж. Стало быть, так, раз оно не этак.

 Откочевал он в другую бригаду, потом в другую контору, потом еще куда-то. Мыкался, маялся, ругань терпел, но этой поскаковской работы терпеть никак не мог научиться. И мотало его по объектам да бригадам, пока не перебрал он их все, что были в поселке. А как перебрал, так и отступился: в разнорабочие пошел. Это, стало быть, куда пошлют да чего велят.

 И здесь, однако, не все у него гладко сходилось. В мае - только земля вздохнула - определили его траншею под канализацию копать. Прораб лично по веревке

 трассу ему отбил, колышков натыкал, чтоб линия была,

 по лопате глубину отметил:

 - Вот до сих, Полушкин. И чтоб по ниточке.

 - Ну, понимаем.

 - Грунт в одну сторону кидай, не разбрасывай.

 - Ну, дык...

 - Нормы не задаю: мужик ты совестливый. Но чтоб...

 - Нет тут вашего беспокойства.

 - Ну, добро, Полушкин. Приступай. Поплевал Егор на руки, приступил. Землица сочная была, пахучая, лопату принимала легко, и к полотну не липла. И тянуло от нее таким родным, таким ласковым, таким добрым теплом, что Егору стало вдруг радостно и на душе уютно. И копал он с таким старанием, усердием да удовольствием, с каким работал когда-то в родимой деревеньке. А тут майское солнышко, воробьи озоруют, синь небесная да воздух звонкий! И потому Егор, про перекуры забыв, и дно выглаживал, и стеночки обрезал, и траншея за ним еле поспевала.

 - Молоток ты, Полушкин! - бодро сказал прораб, заглянувший через три часа ради успокоения.- Не роешь, а пишешь, понимаешь!

 Писал Егор из рук вон плохо и потому похвалу начальства не очень чтобы понял. Но тон уловил и наддал изо всех сил, чтобы только угодить хорошему человеку. Когда прораб явился в конце рабочего дня, чтобы закрыть наряд, его встретила траншея трехдневной длины.

 - Три смены рванул! - удивился прораб, шагая вдоль канавы.- В передовики выходишь, товарищ Полушкин, с чем я тебя и...

 И замолчал, потому что ровная, в нитку траншея делала вокруг ничем не примечательной кочки аккуратную петлю и снова бежала дальше, прямая как стрела. Не веря собственным глазам, прораб долго смотрел на загадочную петлю и не менее загадочную кочку, а потом потыкал в нее пальцем и спросил почти шепотом:

Предыдущая Следующая