Предыдущая Следующая

 - Невозможное? У меня вон в кошельке невозможного- полтора целковых до получки. На хлеб да Ольке на молоко.

 Красная она перед Егором стояла, потная, взлохмаченная. И руки, большие, распаренные, перед собой на животе несла. Бережно, как кормильцев дорогих.

 - Может, одолжим у кого?

 - Нету у нас одалживателей. Сам звал, сам и хлопочи. А я твоих гостей и в упор не вижу.

 - Эх, Тинушка!..

 Ушла. А Егор вздохнул, потоптался в парном коридоре, что вел на кухню, и вдруг побежал. К последней пристани и последней надежде: к Федору Ииатовичу Бурьянову.

 - Так, так,- сказал, выслушав все, Федор Ипатович.- Значит, в полном удовольствии лесничий пребывал?

 - В полном, Федор Ипатыч,- подтвердил Егор.- Улыбался.

 - К Черному озеру ходили?

 - Ходили. Там... это... туристы побывали. Лес пожгли маленько, набедили.

 - И тут он улыбался, лесничий-то? Егор вздохнул, опустил голову, с ноги на ногу перемялся. И надо было бы соврать, а не мог.

 - Тут он не улыбался. Тут он тебя поминал.

 - А когда еще поминал?

 - А еще порубку старую на обратном конце нашли. В матером сосеннике.

 - Ну, и какие же такие будут выводы?

 - Насчет выводов мне не сказано.

 - Ну, а на порубку-то кто их вывел? Компас, что ли?

 - Сами вышли. На обратном конце.

 - Сами, значит? Умные у них ноги. Ну-ну.

 Федор Ипатович сидел на крыльце в старой рубахе без ремня и без пуговиц - враспах. Подгонял топорища под топоры: штук десять топоров перед ним лежало. Егор стоял напротив, переступая с ноги на ногу: в кошелке брякала пустая пол-литра.

 Стоял, переминался, глаза отводил тот, кто в долг просит, тот загодя виноват.

 - Все, значит, сами. И туристов сами нашли и порубки старые: ловко. Умные, выходит, люди, а?

 - Умные, Федор Ипатыч,- вздохнул Егор.

 - Так, так. А я глянь, чего делаю. Я инвентарь чиню: его по описи передавать придется. Ну, так как скажешь, Егор, зря я его чиню или не зря?

 - Так чинить - оно не ломать. Оно всегда полезное дело.

 - Полезное говоришь? Тогда слушай мой вывод. Вон со двора моего сей же момент, пока я Пальму на тебя не науськал! Чтоб и не видел я тебя более и слыхом не слыхивал. Ну, чего стоишь, переминаешься, бедоносец чертов? Вовка, спускай Пальму! Куси его, Пальма, цапай! Цапай!

 Тут Пальма и впрямь голос подала, и Егор ушел. Нет, не от Пальмы: сроду еще собаки его не трогали, Сам собой ушел, сообразив, что денег тут не одолжат. И очень поэтому расстроился.

 Вышел со двора, постоял, поглядел на петуха, что топором его был сработан. Улыбнулся ему, как знакомому, и враз расстройство его пропало. Ну, не добыл он денег на угощение, ну, стоит ли из-за этого печаловаться, раз с крыши петух орет, а в лесу дева белая волосы расчесывает? Нет, Федор Ипатыч, не достигнешь ты теперь до обиды моей, потому что во мне покой поселился. Тот покой, который никогда не посетит тебя, никогда тебе не улыбнется. А что денег нет и людей принять не могу, так то пустое. Раз деву они мою поняли, так и это они поймут.

Предыдущая Следующая