Предыдущая Следующая
Только Егор не просит.
Молча смотрит он на меня светлыми, как родное небо, глазами, и нет во взгляде его
ни осуждения, ни порицания, ни гнева: несогласие есть.
И поэтому я продолжаю.
Песню, которую начал, надо допеть до конца.
14
Никогда в жизни не
было у Кольки своей собаки. Знакомых - весь поселок, а вот своей собственной, от
щенка вскормленной, такой не было. И учить ее не приходилось, а дрессировать - тем
более. Обидно, конечно.
А вот у Вовки собаки
не переводились. Не успеет Федор Ипатыч одну пристрелить, как тут же другую заводит.
Прямо в тот же день, а может, даже и раньше.
Федор Ипатыч собак
собственных уничтожал не по жестокости сердца и не по пьянке, а совсем на трезвую
голову. Собака - это ведь не игрушка, собака расходов требует и, значит, должна
себя оправдывать. Ну, а коли состарилась, нюх потеряла или злобу порастратила, тогда
не обессудь: за что кормить-то тебя? Кормить, конечно, не за что, но чтобы она,
собака эта, с голоду во дворе не подохла, Федор Ипатыч ее самолично на собственном
огороде из ружья пристреливал. Из гуманных, так сказать, соображений. Пристреливал,
шкуру собачникам сдавал (шестьдесят копеек платили!), а тушу под яблоней закапывал.
Урожаистые были яблоньки, ничего не скажешь.
И нынче у них но дворе
здоровенная псина на цепи билась. Небо черное, глаза красные, рык с надрывом и клыки
что два ножа. Даже Вовка Пальмы этой остервенелой побаивался, даром что выросли
рядышком. Не то чтобы совсем боялся, но остерегался. Береженого бог бережет - эту
пословицу Вовка еще в зыбке выучил: часто повторяли.
На цепи, значит, перед
входом Пальма металась, а на задах, за банькой, в старой железной бочке Цуцик жил.
Тот самый, чью жизнь не часы, а компас отмеривал: пока нравился компас этот Вовке,
жив был Цуцик. Мог и хвостом помахать, и косточке порадоваться.
Правда, хвостом махать
куда чаще приходилось, чем косточкам радоваться. И не потому, что Вовка извергом
каким-то там рос: забывал просто, что собаки тоже есть каждый день хотят. Забывал,
а глаза собачьи ничего напомнить ему не могли, потому что в глазах читать- это тоже
уметь надо. Тут одной грамоты мало, чтобы в глазах тоску собачью прочитать. Тут
что-то еще требовалось, но ни Вовку, ни тем более Федора Ипатовича эти "что-то"
никогда не интересовали, а потому и не беспокоили.
Ну, а Оля Кузина, чьи
косички сердца Колькиного однажды коснулись да так и присохли к нему,- так Оля эта
Кузина только с Вовкиного голоса говорить могла. И слова у нее Вовкины были и мысли.
А вот почему так получилось, Колька никак понять не мог: гонял ведь Вовка девчонку
эту, за косы дергал, хватал за что ни попадя, раз прибил даже, а она все равно за
ним бегала и ни на кого другого смотреть не желала. Все ей были уроды.
Предыдущая Следующая
