http://bookz.ru/authors/nikolai-4erka6in/belaa-ka_051/page-5-belaa-ka_051.html

Продовольственный склад барона Толля на Таймыре был найден лишь спустя семьдесят лет экспедицией Дмитрия Шпаро, организованной в семидесятые годы редакцией газеты «Комсомольская правда». Шпаро доставил прекрасно сохранившиеся банки с консервированными щами и мясом в Москву. Некоторые открыли и попробовали – вполне съедобно. Вечная мерзлота сохранила продукты не хуже любого холодильника. И автору этих строк довелось попробовать кашу из запасов барона Толля. Судьбы вещей и даже продуктов не менее причудливы, чем судьбы их владельцев.

Они возвращались на «Зарю», как на остров спасения. При этом Толль не без удивления отмечал, что его спутник, пожалуй, даже более бодр и энергичен, чем он сам, он бывалый и закаленный полярник. Кому суждено сгинуть в полынье, тот не умрет от голода.
По ночам прежде, чем забраться в палатку, Колчак творил ежевечернюю молитву, как наставляли его дома и в Корпусе. Он крестился прямо на звездное небо и каждое слово его молитвы отзывалось всполохом полярного сияния:
«В руце Твои, Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух мой…»
Это был самый прекрасный храм во всем мире – с куполом, разверстым во всю Вселенную. Казалось, быть ближе к Богу уже невозможно, что Он сам смотрит на тебя глазами звезд, что Он непременно приведет тебя к спасению – к борту обледеневшей заснеженной шхуны, чьи мачты вздымались над белым безмолвием, как три поклонных креста…
Этот отчаянный переход превосходно описан в научной книге Валерия Синюкова «Александр Васильевич Колчак как исследователь Арктики»:
«Страшный шторм бушевал целую неделю. По утрам приходилось откапывать полуживых собак, нарты, палатку, собачьи хвосты вмерзали в лед.
Нередко нарты тащили лишь пять собак, остальные бежали рядом. Пришлось Лайку и Крошку освободить от ужасных страданий выстрелом из ружья. А до «Зари» оставалось еще 200 км. В лучшем случае их можно было пройти за девять дней. Хватит ли сил у людей и собак?
22 мая Толль записал, что питания для собак осталось на три дня, а для полярников – на 5-6 дней. Э.В. Толль по своей фанатичности чем-то напоминал Седова, который ушел к Северному полюсу явно без каких-либо шансов вернуться. В критических ситуациях бывает, что полярники переоценивают свои возможности, не считаясь со здравым смыслом. Однако А.В. Колчак никогда не терял голову, его рассудительность и вдумчивость не раз помогали Толлю принять правильное решение. Например, Толль намеревался пройти вдоль побережья, чтобы уточнить и исправить данные топографической съемки, полученные ранее. Колчак убедил его, что для измученных людей такая работа непосильна. Постоянная сырость в палатке, влажные спальные мешки, вечно мокрые ноги – все эти тяготы совсем измотали людей.
"Сегодня съели последний сухарь, – пишет Толль 28 мая, – осталось немного крошек, которые бережем в качестве приправы к супу… Мы оба обессилили, питаясь в штормовом лагере одной четвертью рациона. Чувствую себя особенно плохо – болит голова и наступила апатия, а также потерялся голос. Гидрограф (Колчак. – B.C.) бодрее и сохранил достаточно энергии, чтобы дойти сюда, в то время как я готов был сделать привал в любом месте".
Собаки гибли одна за другой от голода. Колчак особенно любил собаку по кличке Печать, он предложил не пристреливать ее, а ослабевшую и полуживую довезти на нартах до «Зари». На нартах уже лежала Леска, привязанная сверху, чтобы не свалилась в пути. Колчак и Толль впряглись в лямки и потащили нарты вместе с несколькими собаками в упряжке, не желавшими двигаться, когда им не помогали. Полярники сами еле переступали, нестерпимо болели руки, ноги, все тело.
В эти тяжелые дни ни Колчак, ни Толль не были уверены, что им удастся добраться до шхуны. Ах, если бы встретился медведь или олень, тогда все были бы спасены. Вот о чем они больше всего мечтали! Движение с каждым днем становилось все медленнее. Рацион собак сократился в 3-4 раза. Собаки, везущие нарты (их было шесть), получали по целой рыбе, остальные четыре, идущие рядом, по половине.
30 мая в четверг экспедиция достигла мыса Миддендорфа и направилась к Таймырскому проливу. Собаки узнавали свой старый след, приободрились. Но тут полярники из-за тумана прошли мимо своего продовольственного склада, который остался позади в пяти километрах. А до «Зари» было еще 35 км. Решили не возвращаться, а двигаться к шхуне. Люди уже более суток ничего не ели. Все, что у них осталось, отдавали собакам.
31 мая в пятницу Толль и Колчак все-таки дотянули до «Зари». Последние 10 км были особенно трудными. Вместо еды для подкрепления сил выкуривали по трубке. И лишь когда увидели мачты шхуны, поняли. что спасены, что дома и живы!»
Да, они живыми вернулись на «Зарю», которая показалась им райским оазисом посреди ледяного ада. Долго отсыпались в тепле, отогревались чаем с мадерой (из личных запасов барона), потом засели за научные отчеты. Все пережитое осталось между скупых и точных строк. Перо барона Толля каллиграфически выводило:
"Наша экспедиция продолжалась всего 41 день, из которых 9 пошли на стоянки во время сильной пурги, а 4 – на безуспешную работу по раскопкам депо. В течение остальных 28 дней мы совершили около 500 верст.
Лейтенантом Колчаком была проведена маршрутная съемка, опиравшаяся на 9 астрономических пунктов. В первое время нашего пути им же производились на каждой стоянке магнитные наблюдения, но на десятый день, ввиду необходимости облегчить нарту, пришлось оставить инклинатор, который мы закопали вместе с некоторыми излишними вещами в снежный откос на берегу моря.
…Спрашивается, каковы будут результаты всех пережитых трудностей и неимоверных лишений? Пока произведена только съемка побережья на небольшом протяжении к северо-востоку, причем установлено, что… Таймырская бухта ни в коем случае не фиордообразная. Далее, брошен беглый взгляд в глубь полуострова, на скрытый туманами пустынный ландшафт. О геологии этих мест не удалось составить себе ясного представления. И это немногое стоило нам полных лишений более 40 дней тяжелейшей работы и жизни нескольких собак!
Вчера после долгого времени я увидел маленькую стайку из пяти-шести пуночек, пролетавшую в двух километрах отсюда в глубь страны. В остальном все мертво".
Гидрограф Колчак составлял тем временем кроки будущей «Карты Таймырского пролива с частью Берега Лейтенанта Харитона Лаптева».
В благодарность за совместно пережитые тяготы и риск Толль назвал его именем один из открытых ими островов у берегов Таймыра. Остров Колчак находится между 68—70° восточной долготы. Лейтенант, весьма польщенный такой наградой, сам нанес его на карту. Самую северную оконечность его он нарек мысом Случевского… В честь друга-поэта.
Вот уже более полувека острова Колчака на картах нет. Есть остров Расторгуева, переименованный в 1939 году ВСНХ СССР в угоду времени и его временщикам. Все попытки научной и военно-морской общественности докричаться, дозвониться, донести до Президента СССР, а потом и президентов России мысль о справедливости возвращения острову в Таймырском заливе имени Колчака, остаются без ответа уже двенадцатый год…
//-- * * * --//
Колчак и на второй зимовке времени даром не терял. Шхуна стояла недалеко от берега и он покидал ее при каждом удобном случае, как астронавты покидают свою небесную станцию, уходя в открытый космос. Втроем, вдвоем, а то и в одиночку отправлялся он изучать огромный остров Котельный. Он пересек его весь, перебрался на соседнюю Землю Бунге, открыл новый остров, который назвали островом Стрижева.
В эту вторую зимовку лейтенант ощутил себя заправским полярником: он научился управлять собаками, свежевать убитого оленя, бить гусей в лет, спать в снегу…
Он никогда не думал, что езда на собаках требует знаний не менее изощренных, чем езда на автомобилях или хождение под парусом.
Кто мог подумать, что хорошая упряжка с двумя седоками может преодолеть до 250 километров в сутки?
Полозья нарт для лучшего скольжения можно намораживать, а чтобы лед лучше держался надо полозья предварительно покрывать жидкой кашицей из торфа, глины или оленьего навоза при помощи заячьей лапки.
Даже было странно, что столько людей в родном Санкт-Петербурге живут и не подозревают о том, что при движении по морскому льду с солью собакам на лапы надевают чулки из выделанной оленьей кожи с отдельно вшитой подошвой. Надо следить, чтобы они не сжирали чулки. В сильные морозы собакам на паховую область надевают меховые набрюшники.
При ночевке на плотном снегу каждой собаке надо вырывать отдельную ямку, чтобы пес мог укрыться от ветра.
Что нарты бывают колымские и чукотские. Что собаки погоняются длинной палкой с наконечником – хореем, а тормозят короткой толстой палкой – остолом или торилом.
При цуговой упряжке в пути надо время от времени менять местами собак, так как самая тяжелая работа для них – сзади, в «корню», а передовые утомляются больше всего при глубоком снеге. Самые лучшие в мире каюры – якуты, чукчи и русские северяне. Вожаки понимают их с голоса.
Вожак идет в паре со второй после него по качеству собакой – подвожаком, вожак выбирает дорогу, заставляет весь потяг преодолевать препятствия, удерживать других собак от погони за пробегающим зайцем.
На ночь собак привязывают к длинной цепи короткими – в аршин – цепочками; ремни перегрызут. Кормят только вечером раз в сутки. Суточная норма сухого корма (крупа, галеты, пеммикан) – до килограмма, а мороженого мяса – до двух килограмм. Упряжка из десяти собак за двадцать дней пути съедает вес груза, который могут тянуть. Во время пережидания пурги – норма та же.
Упряжка не может идти против ветра, дующего со скоростью 7– 8 метров в секунду.
Весьма и весьма расширил он и свои теоретические познания. Барон Толль сумел превратить шхуну в своего рода плавучий университет, где регулярно проводил научные беседы с командой «Зари». Выступал перед матросами и Колчак с докладами по своей тематике, зоолог Бируля, магнитолог Зееберг… По вечерам в кают-компании разгорались диспуты по самым разным предметам – от философии до военно-морской стратегии…
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: Поначалу «лейтенант-гидрограф, – Бялыницкий-Бируля имел ввиду Колчака, – придирчивый к матросам, с собаками был и вовсе строг, а дикого зверя и птиц рассматривал лишь через прорезь своего винчестера. В поездках с Толлем он впервые полюбил лающую и скулящую братию и под конец даже сам уговаривал Толля не убивать больных собак, класть их на нары – авось отлежаться. А в усатых моржей прямо-таки влюбился и на мушку не брал.»
Больше всех из команды сдружился Колчак с боцманом шхуны Никифором Бегичевым.
//-- * * * --//
Барон Толль верил в свою звезду, верил, что с ним ничего страшного случиться не может. Кто внушил ему эту веру? Но именно она помогала ему решаться на самые рисковые предприятия. Он часто говорил о ней, когда его пытались остановить перед очередным «безумством».
Всякий раз, слушая романс «Гори, гори моя звезда», Колчак вольно или невольно вспоминал своего Командора, у которого вопреки словам поэта, не было никакой могилы, но звезда его все-таки горела над белой пустыней Арктики. Как горела и его, Колчака, звезда – Полярная. Видно, была она для них одной на двоих, бесследно сгинувших в Сибири, но успевших зажечь свои погребальные звезды…

Из "На обломках дворянской атлантиды"


Новым, но генетически связанным с дворянской традицией типом усадьбы становягся дачи людей искусства — вроде открытой в 1884 году под Вышним Волочком Академической дачи, или дачи "Чайка" художника Бялыницкого-Бируля. Ту же роль играла для Валентина Серова усадьба его родственника фон Дервиза Домотканово, и целый куст усадеб, расположенных на удомельских озерах — для Левитана, Жуковского, Коровина, Богданова-Бельского и многих других художников.

Из материала "О семье Новиковых и о моем отце"


Борис подружился с художником Бялыницким-Бирулей и бывал в его имении Гарусово Тверской губернии. Сохранились письма его к Тане Найденовой.

Гарусово 20.IV.1910.

...Жизнь в Гарусово удивительно спокойна. Вот где можно отдохнуть от всего! Целый день тишина, никого не видишь. Разве за обедом пошумим немного с последками аракчеевского рода - двумя старушками, насквозь пропитанными дворянством дутым, негодным. Для примера передаю разговор. Рядом с их имением живет какой-то чинуша из Петербурга по фамилии Менделеев. Спрашиваю их, не родственник ли он известному ученому, профессору-химику. И каков же ответ. "Что Вы, что Вы, - говорят, - это природный дворянин, а тот какой-то попович или что-то в этом роде". Вы по этому ответу можете судить, что это за типы.

Витольд Бируля целый день рисует. Жена же его - чудная милая женщина, полдня проводит за хозяйством, так что ее редко вижу. Ложимся часов в десять, встаем рано. Вот где все очень хорошо.

Я думаю в Хлудовском саду можно пить чай, там, наверное, совсем весна. Не так как здесь...

Еще раз спасибо Вам за письмо, за Вашу память. Всего Вам хорошего.

До свиданья до скорого,

Б.Новиков

Удомля (1910?)

http://barkhiny.ru/novfam3.html

24 октября. Этот день в истории
1864 г. Родился Алексей Бялыницкий-Бируля, зоолог, член-корреспондент АН СССР, уроженец Белоруссии. Участвовал в экспедиции на Шпицберген, в полярной экспедиции под руководством Э.Толля. Его именем названы залив и гора на полуострове Таймыр между Карским морем и морем Лаптевых.

Родным братом Бориса Андреевича Бялыницкого-Бируля является знаменитый зоолог Алексей Андреевич!
Привожу ниже заметку о нём. Так же в родственных связях с ними и художник Витолт Каэтанович Б. Бируля. Привожу материал о нём.

Так же все кто имеет фамилию Бялыницкие-Бируля являются родственниками.

ЗООЛОГ

1) Бялыницкий-Бируля (Бируля) Алексей Андреевич (1864-1937) ≈ зоолог, зоогеограф, полярный исследователь. Чл.-корр. РАН с 1923. Перед чисткой АН СССР ≈ директор Зоологического музея, профессор ЛГУ. Летом 1929 во время чистки вступился за своего сотрудника. Снят с директорства 23 ноября 1929 и до момента ареста временно исполнял должность старшего зоолога Зоологического музея. Арестован 16 ноября 1930. Осужден Тройкой ПП ОГПУ при ЛВО 10 февраля 1931 на 3 года лагеря. Отбывал срок в Белбалтлаге (на командировке Сегежа ≈ лекпомом). Формальное исключение его из членов-корреспондентов АН нам неизвестно, однако упоминание о его членстве в АН из литературы последующих лет выпало. После возвращения из лагеря в научных учреждениях, кажется, больше не работал.


2)Из Протоколов заседаний чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака

(Стенографический отчет)

Заседание чрезвычайной следственной комиссии
21-го января 1920 г.

Алексеевский. Вы не можете ли сказать, кто из состава этой экспедиции в настоящее время жив и находится с вами в сношениях?

Колчак. Теперь все сношения со всеми у меня порвались. Барон Толль погиб вместе с Зеебергом, д-р Вальтер умер, [7] с зоологом Бируля я до войны постоянно поддерживал связь; где теперь Бируля, — я не знаю. Затем был еще один большой приятель, товарищ по экспедиция, Волосович{3}, который потом стал геологом; где он находится теперь, — я тоже не знаю. Из офицеров там был Коломийцев, он, кажется, здесь, в Иркутске. Виделся я с ним, когда в 1917 г. он опять уходил к устью Лены. Экспедиция ушла в 1900 году и пробыла до 1902 года. Я все время был в этой экспедиции. Зимовали мы на Таймыре, две зимовки на Ново-Сибирских островах, на острове Котельном; затем, на 3-й год, барон Толль, видя, что нам все не удается пробраться на север от Ново-Сибирских островов, предпринял эту экспедицию.


ХУДОЖНИК



БЯЛЫНИЦКИЙ-БИРУЛЯ, ВИТОЛЬД КАЭТАНОВИЧ (1872–1957), русский художник, мастер импрессионистического пейзажа в духе «Союза русских художников».

Родился в селе Крынки близ Белыничей (ныне Могилевская область, Белоруссия) 31 января (12 февраля) 1872 в семье помещика. Учился в Киевской рисовальной школе Н.И.Мурашко (1885–1889) и Московском училище живописи, ваяния и зодчества (1889–1897) у И.М.Прянишникова, С.А.Коровина и В.Д.Поленова. Был членом «Товарищества передвижников», «Союза русских художников», «Общества имени А.И.Куинджи». В 1922 вступил в АХРР. Жил преимущественно в Москве.

Настоятель храма Иоанна Богослова в с. Троица
Василий Петрович Куприянов (1864-1950)


Василий Петрович Куприянов родился 20 февраля 1864 года. До революции 1917 года он был человеком светским, членом Государственной Думы. Когда он стал священником – не известно. После рукоположения он был направлен служить в Тверь.

Летом 1922 года при поддержке Советской власти в Русской Православной Церкви (РПЦ) был организован “обновленческий раскол”, призванный разрушить ее изнутри (“обновленцы”, они же “живоцерковники”, пытались подстроить церковь и церковные богослужения под социалистический “дух времени” - “оживить церковь”, надеясь на поддержку и снисхождение властей. При этом были попраны многие фундаментальные церковные каноны. “Обновленчество” получило широкое распространение в приходах РПЦ, но в конце концов этот раскол был преодолен). Правящий архиерей Тверской епархии архиепископ Серафим (Александров) был арестован. Во главе епархии встал епископ Старицкий Петр (Зверев). Некоторые священники отошли к раскольникам.

Властям становилось все очевидней, что без активного вмешательства государства в церковную жизнь, без ареста православного архиерея и верных ему священников “обновленчество” в Тверской епархии обречено. Осенью 1922 года ГПУ приняло решение арестовать епископа Петра и ближайших его помощников.

Среди допрошенных по этому делу был член епархиального совета священник Алексей Бенеманский, причисленный 19 сентября 1999 года к лику месночтимых святых Тверской епархии, а также священник Владимирской церкви и член епархиального совета Василий Петрович Куприянов, который в 1940-х годах займет место настоятеля храма Иоанна Богослова в селе Троица Удомельского района.

В ночь на 24 ноября они были арестованы и отправлены в Бутырскую тюрьму. В Москве допросов не проводилось, поскольку уже было принято решение выслать всех, кто противился обновленческому движению, кто остался верным РПЦ и ее главе патриарху Тихону. Комиссия НКВД по административным высылкам приговорила обоих к двум годам ссылки в Туркестан.

В начале апреле 1923 года этап, с которым отправили В. П. Куприянова и А. К. Бенеманского прибыл в Самарканд. Алексей Бенеманский так описывал в письмах путь в ссылку: “В четверг на пасхальной неделе в одиннадцать часов мы были вызваны в комендатуру ГПУ, откуда после некоторых формальностей мы были отпущены, причем с нас была взята подписка, что мы выедем из Ташкента в тот же день. По выходе из ГПУ мы перекрестились и отправились разыскивать наших друзей. По дороге мы встретили Веру Николаевну, которая и довела нас до соборного дома, где для нас была приготовлена комната. Там нас встретили члены соборного причта и несколько благочестивых граждан и гражданок, сразу окружая нас таким вниманием, что нам стало стыдно. Для нас были приготовлены чай и обед, нам нанесли множество куличей, дали чаю, сахару, даже по рубашке… Нас вызвали на идеал мучеников; кажется, что так относиться могут только христиане. Сочувствие к нашему положению было огромнейшее… В семь часов там же, в соборном доме, происходило прощание… Плакал владыка, плакали и мы, плакали и все присутствующие…”

Вскоре после прибытия в Самарканд ссыльных отправили еще дальше, в Джизак. Осведомитель-обновленец докладывал в ГПУ Туркестана: “Доношу, что административно - высланные священники … Василий Куприянов, Алексей Бенеманский ведут усиленную агитацию среди прихожан и членов приходского совета против … обновленческой церкви… чем возмущают вообще общественное мнение…”

“…высланные четыре священника - …Василий Куприянов и Алексей Бенеманский ведут упорную агитацию против обновленческой церкви, служат всенощные и литургию отдельно … за служением поминают открыто во всеуслышанье Патриарха Тихона; ввиду их агитации прихожане совершенно не стали посещать богослужение (“обновленческой церкви” – ред.)”.

Власти препятствовали поступлению священников на гражданскую службу, что лишало последних средств к существованию. Приходилось рассчитывать только на помощь братьев во Христе.

В 1924 году советское правительство приняло решение освободить духовенство и мирян, осужденных по процессам об изъятии церковных ценностей и высланных в административном порядке. В 1926 году о. Василию было разрешено вернуться в Тверь и он занял свой приход.

В 1928-1929 годах повторились события 1922 года. Только на этот раз не ценности изымались из церквей, а закрывались сами храмы. В конце 1928 году власти постановили закрыть Вознесенский собор. В начале 1929 года на одной из квартир собрались тверские священники, среди которых был и о. Василий. В короткое время было собрано 10 тысяч подписей, и собор удалось отстоять. В дальнейшем о. Василий активно помогал священникам и мирянам, оказавшимся в заключении.

15 марта 1932 года Василий Куприянов и Алексей Бенеманский снова были арестованы. 9 июля 1932 года Тройка ОГПУ приговорила священников Алексея Бенеманского, Василия Куприянова и др. к высылке в Казахстан на три года. В приговоре Тройки специально оговаривалось, что высланные должны следовать на место ссылки этапным порядком, т.е. проходя через все тюрьмы России южного направления, хотя они были административно-ссыльные, т.е. отбывать срок должны были вне тюремных стен. Это было своего рода особое наказание, иногда такое путешествие по этапу было тяжелее заключения.

Но закончился и второй срок заключения. Атеистическая богоборческая истерия продолжала набирать обороты в стране. С высоких трибун руководителями страны было объявлено: “К 1942 году мы закроем последний храм!” Ясно, что все не согласные с этим, и, прежде всего, священники, должны были выбирать: сменить род занятий или сгинуть в ГУЛАГе. О. Василий выбрал путь Христа - продолжил нести людям слово Божие и свой пастырский крест. В 1940 году, в возрасте 76 лет (!) Василия Куприянова арестовали в третий раз.

Приближался установленный богоборцами 1942 год. Но Господь рассудил иначе. 22 июня 1941 года, в день памяти … бич Божий опустился на отрекшийся от Православной веры народ. И случилось чудо. Вместо закрытия “последнего храма”, всесильный Сталин, силой обстоятельств осознавший в чем сила русского человека, разрешил открыть по всей стране тысячи ранее закрытых храмов. На волю были выпущены тысячи священников. 1943 год - стал годом перелома в Великой Отечественной войне.

Вероятно в этот же период на волю был выпущен и о. Василий. Как вспоминает Юлия Михайловна Волкова (ур. Стройкова, дочь Елены Алексеевны Бялыницкой-Бируля, театральный художник, жена Б.И. Волкова), старший сын о. Василия был военным, и даже, кажется, генералом. Он отличился на войне и имел многочисленные награды. Он попросил за отца и тому разрешили служить священником в с. Троица Удомельского района. Второй сын о. Василия - Михаил Васильевич Куприянов (1903 г.р.) был известным художником, членом творческого сообщества Кукрыниксы (псевдоним по первым слогам фамилий: Куприянов – “Ку”, Крылов П.Н. – “Кры”, Соколов Николай (прозвище – “Никса”). (Справка из БСЭ: М.В. Куприянов - Герой Соц. Труда (1973). Карикатурист. Совместно иллюстрировали произведения М.Е. Салтыкова-Щедрина (1939), А.П. Чехова (1940-46), М. Горького (1933, 1948-49). Работали методом коллективного творчества (индивидуально – над портретами и пейзажами) Гос. премии СССР (1942, 1947, 1949, 1950, 1951, 1975), Ленинская премия (1965)).

Началось пастырское служение о. Василия на древнем удомельском приходе. Юлия Михайловна Волкова вспоминает о своей первой встрече с ним летом 1946 года (записано М.Б. Волковой): “Мне 18 лет. Крестик я не носила и не знала, крещенная ли я. Возможно, в детстве дед окрестил меня, т.к. родители моего отца были староверами. Отец Михаил Макарович Стройков был инженером, архитектором. Находился в ссылке, куда был сослан за свои убеждения. Погиб в 1937 году.

Любовь Витольдовна Бялыницкая-Бируля (дочь художника) поговорила с врачом Удомельской районной больницы Николаем Дмитриевичем Вичиным, который был знаком с о. Василием и договорился, чтобы я пришла в церковь.

В назначенный день я пошла пешком из “Чайки” в Троицу. Накануне, как положено, постилась, но не знала, что курить нельзя. А за войну из-за голода я к табаку привыкла. Пришла в церковь. Меня встретили две женщины, вероятно, жена о. Василия и дочь (или сестра). Они сказали, что его срочно куда-то позвали. На второй день история повторилась. Я задумалась. Что происходит? И как-то сама пришла мысль, что курить перед церковью не нужно. Я пересилила свою привычку и когда пришла в храм в третий раз, о. Василий оказался на месте и ждал меня. Так мы познакомились.

Отец Василий был очень обаятельным, культурным, образованным человеком. Он открыл для меня Православие, научил молитвам. “Тебе, как будущему художнику, это нужно обязательно видеть”, - говорил он, показывая иконы и настенные росписи в храме Иоанна-Богослова, рассказывая его историю.

Прихожанами храма были в основном бабушки. Они же и пели, когда совершалась служба. В августе 1949 года я крестила в храме своего сына Илью. (Илья Владимирович Пейда - художник-дизайнер, член-корреспондент МАНПО, учился в Сиговской школе 3 начальных класса)”.


Похороны Л.В. Бялыницкой-Бируля. слева направо - о. Василий, М.И. Рыжанов,
В.К. Бялыницкий-Бируля

В 1948 году о. Василий отпевал утонувшую у “Чайки” Любовь Витольдовну Бируля, единственную дочь художника Витольда Каэтановича Бялыницкого-Бируля.

Протоирей Василий Куприянов отошел к Богу 1 января 1950 года в возрасте 86 лет. Он был похоронен у алтаря храма в одной ограде с женой Александрой Дмитриевной (31.12.1867-11.01.1947). На его могиле уже в 1980-х годах родственники повесили табличку: “Протоирей Куприянов Василий Петрович, 1864-1950, трижды в 1923, 1932 и 1940 годах подвергался незаконным репрессиям. Посмертно реабилитирован”.

“За день до смерти, - продолжает свои воспоминания об о. Василии Ю.М. Волкова, - Витольд Каэтанович позвал к себе Елену Алексеевну:

- Еленушка, открой двери, отец Василий пришел...

- Что ты, - ответила она, - отец Василий давно умер.

- Нет, я же вижу, он на террасе стоит, что-то хочет сказать...

Это было в 12 часов дня. Через день в этот же час Витольд Каэтанович скончался.

Память о добром и благочестивом пастыре хранится до сих пор. Как вспоминают некоторые бабушки-прихожанки, прежде, после каждой службы, на могиле о. Василия служили панихиды.

В феврале 2001 году благочинному удомельского округа протоиерею Алексею (Губанову) (сегодня о. Аркадию) явился сон, который он пересказал автору настоящих строк в алтаре храма Новомучеников Российских: “Я подошел во сне к могиле о. Василия в Троице. Возле нее стоял старец и спросил меня: когда прославлять отца Василия будете? Я ответил: так ведь чудес никаких нет. А старец в ответ: всех чудес и не сосчитать…”

Бялыницкий-Бируля родился в 1875 г., его отец Андрей Симплицианович был заведующим метеостанцией (единственной в губернии), статистиком. В Польше эта фамилия пишется наоборот: Бируля-Бялыницкие, это старинный шляхетский род, частью обрусевший. Быляницкий стал юристом, был в Витебске и судьёй, и адвокатом, преподавал. Был делегатом Поместного собора от мирян.

Из
Поместный Собор и октябрьский переворот в Москве.


Члены Собора с пониманием отозвались на просьбу студенческой молодёжи. В своём кратком выступлении Борис Андреевич Бялыницкий-Бируля (1874–1918), впоследствии расстрелянный большевиками, очень чутко уловил важность происходящего: «Если учащаяся молодёжь обращается к нам, чтобы мы поддержали её в трудную минуту, если желают молиться те, которые десять лет тому назад этого не сделали бы, мы должны приветствовать такие движения молодёжи. Это нарождается новая эра, и мы должны принять в этих похоронах участие» («Деяния…» с. 178).
Это заявление следует считать если не пророческим, то по крайней мере очень дальновидным. Свидетельство тому – мощное религиозное движение молодёжи, начавшееся в первые послереволюционные годы. И кто знает, может быть, это проявление сочувствия послужило тогда первым импульсом для возвращения под церковные своды для многих молодых людей, в силу живого нравственного чувства отшатнувшихся от жестокостей и безбожия большевиков?

Но члены Собора были обеспокоены и тем, чтобы не оставить без молитвы и погребения по христианскому обычаю погибших сторонников Военно-революционного комитета. В своем выступлении архиепископ Харьковский Антоний заявил: «По моему мнению, безучастное отношение церкви к убитым большевикам неуместно. Среди них большая часть были люди верующие... Где было больше неверующих – среди юношей и большевиков, – мы не знаем. Молиться надо за тех и других» («Деяния…» с. 179).

Из Протоколов заседаний чрезвычайной следственной комиссии по делу Колчака

(Стенографический отчет)

Заседание чрезвычайной следственной комиссии
21-го января 1920 г.

Алексеевский. Вы не можете ли сказать, кто из состава этой экспедиции в настоящее время жив и находится с вами в сношениях?

Колчак. Теперь все сношения со всеми у меня порвались. Барон Толль погиб вместе с Зеебергом, д-р Вальтер умер, [7] с зоологом Бируля я до войны постоянно поддерживал связь; где теперь Бируля, — я не знаю. Затем был еще один большой приятель, товарищ по экспедиция, Волосович{3}, который потом стал геологом; где он находится теперь, — я тоже не знаю. Из офицеров там был Коломийцев, он, кажется, здесь, в Иркутске. Виделся я с ним, когда в 1917 г. он опять уходил к устью Лены. Экспедиция ушла в 1900 году и пробыла до 1902 года. Я все время был в этой экспедиции. Зимовали мы на Таймыре, две зимовки на Ново-Сибирских островах, на острове Котельном; затем, на 3-й год, барон Толль, видя, что нам все не удается пробраться на север от Ново-Сибирских островов, предпринял эту экспедицию.

СПИСОК РЕПРЕССИРОВАННЫХ ЧЛЕНОВ АН СССР

Бялыницкий-Бируля (Бируля) Алексей Андреевич (1864-1937) ≈ зоолог, зоогеограф, полярный исследователь. Чл.-корр. РАН с 1923. Перед чисткой АН СССР ≈ директор Зоологического музея, профессор ЛГУ. Летом 1929 во время чистки вступился за своего сотрудника. Снят с директорства 23 ноября 1929 и до момента ареста временно исполнял должность старшего зоолога Зоологического музея. Арестован 16 ноября 1930. Осужден Тройкой ПП ОГПУ при ЛВО 10 февраля 1931 на 3 года лагеря. Отбывал срок в Белбалтлаге (на командировке Сегежа ≈ лекпомом). Формальное исключение его из членов-корреспондентов АН нам неизвестно, однако упоминание о его членстве в АН из литературы последующих лет выпало. После возвращения из лагеря в научных учреждениях, кажется, больше не работал.

Вспоминает зоолог Бялыницкий-Бируля: «В поездках с Толлем Колчак... уговаривал Толля не убивать больных собак, класть их на нары - авось отлежатся. А в усатых моржей прямо-таки влюбился и на мушку не брал...» Конечно, многие тираны любили животных и были жестоки к людям, но... Отправляясь в практически безнадежную экспедицию на поиски Толля, Колчак, набирая добровольцев-поморов, брал с собой лишь холостых, пусть и менее опытных. «Все спутники мои остались живы, - с гордостью скажет он потом на допросе. И повторит, подчеркнув: - Мы вернулись все, не потеряв ни одного человека».

Видимо и для всей России, в эти страшные годы, жизнь или по инерции протекала, где это было возможно, по прежним формулам, или шла в поле, где в лишениях боролась за идею. Так наши сестры, милые девочки и барышни, еще играли Шопена в уютных квартирах и выбегали на улицу с цветами для нас в дни наших побед, но мы, усталые и грязные знали что их ждет если мы не победим.
Мой несравненный брат, за пару дней, был уже кумиром всего молодого женского населения улицы, и он решил организовать вечеринку для вольноопределяющихся нашего эскадрона. По невероятному совпадению, вечеринка происходила в квартире семьи моего одноклассника по Крымскому корпусу Вити Белоницкого Бируля, бывшего на фронте, как мы это все случайно выяснили в Стрнище.
Не знаю как себя чувствовали наши вольноопределяющиеся в снова обычной среде, повидимому отлично, но я, окруженный цветником из подростков в кисейных платьицах, жадно расспрашивавших «героя» о войне, чувствовал весь похолодев, что одно наглое, шестиногое животное ползет у меня под воротником гимнастерки. Этого искушения в моем чистилище, и не перенес. Обидев милых девочек невниманием, поцеловав руку хозяйке и отговорившись службой, убежал на нашу стоянку.

БЕЛАЯ АКАЦИЯ.

В те волнующие дни раннего лета в Полтаве, весной залитой нежным цветом белой акации с ее несравненным ароматом, как будто этот аромат шел с юга, откуда надвигалась чистая идея добровольческой армии.
Как символически прекрасен был модный в те дни романс, где «белой акации, грозди душистые, вновь ароматом полны...» Какая мудрая идея вдохновила создателя песни добровольческой армии положить на музыку милого романса жертвенные слова — «слыхали ль детки, война началась, бросай свое дело, в поход собирайся» и утверждение «деток»
— смело мы в бой пойдем, за Русь Святую, и как один прольем, кровь молодую».
Страшны последние дни под властью большевиков обещающих «хлопнуть дверью» перед уходом. Боимся за отца, несколько дней тому назад чудом спасшегося из камеры смертников в губернском Ч.К, но слухи о занятии уже Харькова Белой Гвардией заражают и его идеей, рискнуть еще раз не скрываясь.
И вот «Судный день» пришел. С утра слышна сначала отдаленная, а потом уже совсем близкая, со стороны Ворсклы и Харьковского вокзала, стрельба и пулеметные очереди. Бегу через Соборную площадь на беседку «Ариадна» доминирующую над всей панорамой полей уходящих за горизонт, с дорогой, ведущей с Харьковского вокзала в город, и проходящей внизу, под обрывом, почти под «Ариадной».
Стрельба еще слышна в районе Киевского вокзала, с другой стороны города, но по дороге с Харьковского вокзала уже скачет карьером разъезд. Первые вестники освобождения от проклятия висевшего над Полтавой, кубанки с красным верхом и красные погоны славных кубанцев. За разъездом шагом, в колонне «по три» идет кубанская сотня. А за ними, не искушенному глазу, издали, представляется, что идет обоз, парные повозки, с серыми от пыли воинами. Это прославленные в гражданской войне «Тачанки» и на них в Полтаву вступили части «Варшавской Гвардии», Литовцы, Кексгольмцы. Петербуржцы и Волынцы.
Кружится голова от восторга. Бегу надевать погоны и с волнением, почти молитвенно, пожимать руки окруживших отца бывших пажей, его воспитанников. На груди у некоторых офицеров новый для глаз знак — на георгиевской ленточке с национальной розеткой, терновый венец с мечем. Узнаем что это знак величайшей жертвы людей пронесших вепогасшим одинокий огонек белой идеи через ледяной поход.

Уже в течение первых дней после занятия города частями добровольческой армии — «приюты наук» опустели, и молодежь с 14- ти лет, кадеты, реалисты, гимназисты и ученики коммеречского училища, или еще красуются на улицах города в формах своей части, или уже ушли на Киев получать боевое крещение.
Воинские соединения получают богатое пополнение не только из интеллигентной молодежи, которая отзывается на идею Белой Армии бороться за Единую Неделимую, но и из крестьянской массы малороссийского населения, не отравленного полуграмотным сепаратизмом Петлюры и Винниченко.
На смотру, на Соборной площади, в батарее Лейб-Гвардии мортирной артиллерии вижу моего одноклассника, снабжавшего все отделение пинкертонами, способнейшего ученика, Мишу Каратеева. Рубашка его обшита, по воротнику, гвардейской нашивкой, и зависти моей нет конца. Еще более глубокое чувство той же зависти и почти возмущение самим собой, когда, на параде Лейб-Гвардии Гренадерского, Императрицы Екатерины, полка, я вижу в составе пулеметной команды, младшего на класс Сережу Кисель-Загорянского.

Парад Лейб-Гренадер происходит на Соборной площади в обстановке чрезвычайной. К построенным ротам добровольцев, взявшим «под знамена, на караул», под звуки величественно-печального марша выносит полковое знамя, пожалованное Государем, чудом спасенное, старый, кадровый подпрапорщик, полуслепой, добровольно явившийся для службы в полку. Поистине, как звучат слова гренадерской песни —•
«и инако гренадеру невозможно быть, аксельбант нас призывает пасть иль победить», потому что, как звучит дальше величавая песня — «где ни пройдем, там ляжем, умрем, Ты в тяжелые годины первым в битвах был, славься полк Екатерины, полк могучих сил».
Этот парад переполняет чашу нашего испытания, а тут еще, бывшие пажи, гренадеры, за обедом у нас, особенно поручик Вальберг, умоляют отца, бывшего гвардейского сапера, быть у них старшим офицером, а брата соблазняют желтым, екатерининским, аксельбантом, однако, большинство за столом, офицеры Лейб-Гвардии 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка, и поручик граф Капнист уже завладел братом, соблазненным малиновой русской рубашкой, кафтаном и меховой шапкой. Все двенадцать кадровых офицеров, бывшие пажи, воспитанники отца, и... жребий брошен, мы трое, отец, брат и я — стрелки.

Решение поступить в Императорские стрелки мечтавшему служить в Лейб-Гвардии гусарском полку не легко далось брату, и только возможность быть на должности младшего офицера в формируемом эскадроне конной разведки Императорских стрелков, несколько успокоили его. Мне было проще решать, лишь бы быть принятым в строй наравне с другими солдатами. Эскадрон наш, достигший двух- взводного состава в 46 человек представлял собой амальгаму трех сословных классов России. В нем состояли 4 пажа, 2 лицеиста и 1 правовед, следующую группу составляли два десятка молодежи с законченным и не законченным средним образованием, и третья группа состояла на половину из старых солдат, и наполовину из деревенской, лихой молодежи, из полтавской губернии. Вахмистр эскадрона, подпрапорщик Бербека, кадровый улан 2-го Лейб-уланского Петербургского полка тоже потомок запорожцев. При эскадроне был один пулемет системы Шоша из вооружения французской армии.
Пулемет был установлен на обыкновенной линейке где кучер и пулеметчик сидели спиной друг к другу. Оба солдата были из русского легиона спасавшего Францию и были полны воспоминаний оттуда. Уже весь эскадрон разучил их песню, на мотив «кого то нет, кого то жаль» с куплетами непередаваемыми в печати, и припевом «прощай Люси, прощай Ивонн, забудьте русский легион».

После трех дней в Полтаве, эскадрон выступил на новую стоянку для укомплектования конским составом в одно имение, на краю большого села. Началась для всех страда военной подготовки, главным образом для молодых добровольцев из города и из села. Тут началась проявляться щепетильность моего брата к несению мною уставной службы. По духу моей семьи на службе не допускалось никаких отступлений от правил и уж конечно никаких родственных привилегий. В Результате, почти как обычай сделалось, что когда после суточного перехода без отдыха для людей и коней, под дождем и по грязи, выдавались часы отдыха, с правого фланга, в темноте, звучал голос брата: Бертельс младший — дневальный на коновязь, в первую смену.

Вспоминаю почти кощунственную шутку разыгранную нашей молодежью. Как-то, в свободные послеобеденные часы, ребята соорудили из винтовок род сидячих насилок, почти силой водрузили меня на них и, окружив толпой, понесли по главной улице села, объявляя глазевшему населению, что я Наследник престола. Шутка, конечно глупая и дерзкая, но сколько пожилых крестьян, по простоте сердечной, верили и, да простит нам Господь, снимали шапки и истово крестились.
Одно из моих ночных дневальств на коновязи, кончилось для меня почти трагически. Ночь была теплая и я устроился на охапке сена сзади от коновязи. Утомленный дневной гонкой заснул под шинелью и был жестоко наказан за преступное несение службы. Неожиданно налетел шквал с грозой, громом и молнией, и гром ударил недалеко от коновязи. Проснулся я в аду, сорвавшиеся лошади естественно отпрянули, срываясь с недоуздков, назад и в ужасе от сил природы, плясали вокруг меня и по мне. Счастье мое, что лошади не были в большинстве подкованные и я, хоть и изрядно помятый, с серьезно поврежденным коленом, в полном отчаяньи от перерыва в строевой службе, был отправлен обратно в Полтаву. Здесь мой отец, отправляясь в командировку за пулеметами и обмундированием в Новороссийск, видя меня уже хромающим с помощью палки, убедил меня, что с палкой в конный строй мне вернуться рано и увез меня с собой.

Не знаю много ли английских пулеметов и ботинок-банков» прибыло из Англии нам в помощь, но кубанской пшеницы и бакинской нефти гордый Альбион скушал не мало.
Вернулся я в строй, когда красные одесской группы надвигались с юга на Киев. Наш гвардейский сводно - стрелковый полк стоял в селах, к востоку от Киева и в этот короткий период отдыха, в соседнем батальоне Лейб-Гвардии 3 Стрелкового Его Величества полка произошли две свадьбы, мои двоюродные сестры, дочери полковника этого полка, моего дяди В. В. Юргенса, выходили замуж — Кира за капитана Гладыревского, Мара за капитана Небольсина, а мальчиком с образом у Мары был сын полковника этого же полка, Сперанского, маленький Глеб.

Этот короткий отдых был последним перед началом тяжелых испытаний, как для всей западной боевой группы, так и для меня в частности. Неожиданно наша конная разведка была двинута отдельно от батальона на станцию Жиляны и здесь втянулась в обычную для гражданской войны карусель. В конном строю, разсыпавшись цепью, по редкому сосновому лесу, дошли до его опушки и спешившись попали под пулеметные очереди красных. Слева от нас, по полю перебежками передвигалась вперед пулеметная команда гвардейской батареи, и на правом фланге пулеметчиков бежал с легким дисковым Льюисом, наш кадет — полтавец Дацевич. Раздалась команда нашего командира - - «по коням, садись» и под прикрытием огня баттарейных пулеметчиков, наша конная цепь шагом вышла в поле, видимо готовясь к конной атаке. Это и произошло, но уже без меня, так как отделившись от командира, что-то передавшего брату, брат карьером подскакал ко мне и передал записку от нашего командира, командиру роты 3-го батальона, который был где-то справа от нас, прося прикрыть наш тыл.
До сих пор я не знаю, была ли необходимость в моей авантюре, или это был маневр брата и командира, тоже бывшего пажа Е. Л. фон Эндена, уберечь меня от конной атаки. Оба моих благодетеля не подумали, что в гражданской войне, где неизвестно, где фронт, а где тыл, задание данное мне вело меня к гораздо большему риску даже чем конная атака на пулеметы. Проехав по лесу до его конца я выехал в уходящее за горизонт унылое поле. Сзади за лесом уже замерла стрельба, и я был совершенно один, в полной тишине на пустом поле. Направление, для связи с ротой 3-го батальона, мне было дано на северо-восток и туда я и поехал рысью.
По почти невероятной случайности для гражданской войны, я увидел, далеко в поле небольшую пехотную часть и положившись на Милость Божию, подскакал к ней. Оказалась она искомой ротой и я передал записку, моего командира капитану Петрову. Этот командир решил использовать мое конное состояние и приказал скакать в направлении движущейся большой конной части и выяснить белые ли это или красные, чтобы в результате моей разведки он принял меры к обороне.
Опять мне пришлось взывать к Милости Божией, чтобы надвигающаяся конная часть оказалась белой. Мой конь ничего не понимал, я видимо должен был ехать вперед, но повод уздечки почему- то тянул его назад. Спас мои сомнения огромный трехцветный флаг во главе Волчанского Конно-партизанского отряда, о чем я и доложил капитану Петрову.
Признаюсь, я попрощался с капитаном с большой антипатией к нему. Начинало смеркаться и становилось неуютно. Напряженно вглядываясь в даль я вдруг различил конную фигуру двигающуюся вдоль цепи лежащих солдат преграждавших мою дорогу. Были это красные или белые? Остановился я, остановился и конный за цепью. Собравшись с духом я, шагом, двинулся вперед, конный вдруг проехав сквозь цепь и радостно замахал мне рукой различив на мне погоны. Молодой доброволец, Волчанского Конно-партизанского отряда, тоже как и я посланный с донесением, попал в пустоту и как и я принял кусты Перекати-поле за лежащих солдат в цепи.
Считая что его часть в обратном от моего направлении, мы расстались, следуя нашим заданиям. Недолго мой конек плелся шагом по полю, вскоре он принужден был остановиться. Невдалеке от меня, в сумерках, вырисовались две конных фигуры в папахах, ехавших прямо на меня. Мой усталый Васька не выдержал бы гонок, и мне не оставалось выбора, как спешно снять карабин и надеясь на отцовскую тренировку в стрельбе, попробовать, несмотря на неприятное чувство в желудке, снять по одному всадников. Всадники, видя мое недвусмысленное поведение, остановились и, в сумерках произошел типичный, для гражданской войны разговор:
«Какой части? — вопрос»,
«а вы какой части? — ответ»,
двое оказались решительнее одного, и крикнули:
«разведчики гвардейской батареи»,— на это, совсем в стиле радостного «Воистину Воскресе» получили ответ — «Гвардейского сводно-стрелкового полка».
Ребята тоже уже блуждали в пустоте и было решено взять направление уехавшего волчанца. Уже сильно завечерело, когда мы подъехали к небольшому мосту через речку за которой находилось небольшое село. Еще не въехав на мост мы остановились из- за беспорядочной стрельбы в нашем направлении видимо направленной по мчавшемуся во весь карьер к мосту всаднику, оказавшемуся, при ближайшем рассмотрении нашим волчанцем. Чтобы облегчить его бегство, немного, сняли карабины и не слезая выпустили по обойме в сторону села оказавшегося занятым отрядом красной пехоты. Таким образом направление на запад нам на эту ночь не годилось. Повернув на восток, уже вчетвером, по тому же неуютному полю поехали видимо в направлении Светошина. Было холодно, голодно и неприютно нам и, конечно усталым лошадям. Посоветовавшись решили рискнуть дать отдых и накормить лошадей в ближайшем хуторе на этой «ничьей» земле. Вскоре наткнулись на тын небольшой деревушки и выслав на разведку одного артиллериста, подошедшего к дому через двор, выяснили, что в селе никого нет, ни красных, ни белых. Напоили коней, распустили подпруги, задали корму и поев у сравнительно приветливого хозяина постного борща, как бездомные щенята завалились на полу хаты обняв свои карабины.
Спали мы наверно три- четыре часа и были разбужены взволнованным хозяином (да пошлет ему Господь Царство Небесное) рекомендовавшим нам «утекать» через огород, т. к. в деревушку входят конные красные.
Вскочили мы в неподпруженные седла, как на джигитовке и опять под уже привычный свист пуль, ускакали, через пахоты опять в новом направлении, но, повидимому в сторону Светошина. Уже совсем рассвело, когда мы оказались на шоссе ведущим в Киев, в полном неведении где наши и где красные. Где были красные мы вскоре выяснили свернув с шоссе в сосновый лес совсем во время, т. к. нам навстречу шел эскадрон красной конницы и за нами пробовали гнаться некоторые энтузиасты. Проехав спасительный лес мы легко ориентировались куда нам стремиться услышав бодрые звуки гвардейских пушек и смесь ружейной и пулеметной стрельбы. Мои артиллеристы, захватив с собой волчанца ускакали на звуки пушек, а я поехал прямо, надеясь уже на поле боя разобраться где свои, где чужие.
Повезло мне чрезвычайно найти в ложбине коноводов со всеми лошадьми эскадрона принявшего бой с красной пехотой рассыпанной в цепь в пешем строю. Явившись командиру я залег на свое место на левом фланге и увлекся стрельбой по пытавшимся перебежками продвинуться вперед красным. Карабин у меня был хороший, стрелял я хорошо, и думаю, что содейстоввал неожиданному бегству всей красной цепи назад. Бежали они так быстро, что наш эскадрон уже в конном строю, не догнал рассыпавшихся по ближайшему лесу, побросав пулеметы и много винтовок, красноармейцев.

Этот успех был у нас на левом фланге, а на правом было много хуже. Нашего батальона рота капитана Исакова несла потери и сам милейший капитан Исаков был убит. Спас положение бронепоезд пришедший почти с тыла красных и своим огнем смявший стойкую часть. И тут мой брат выявил свою дерзкую бравуру. В начале описанного боя брат оценил превосходство сил красных и, с разрешения командира, в сопровождении лицеиста Истомина, прорвавшись карьером через левый фланг противника, вызвал наш бронепоезд. Для полной картины он и Истомин въехали в бой на передней пробной площадке бронепоезда стреляя стоя по красным.

И опять мои благодетели командир и брат придумали, мне во спасение, новую задачу. Я должен был доехав до выезда в село отстоявшее от места боя километрах в пяти, занять пост служа звеном конной эстафеты для связи с продвигавшемся справа от села батальоном терских пластунов. Добравшись по полям до села я занял не очень уютный пост рядом с сельским кладбищем. Конечно, христианские покойники были менее опасны чем действовавшие против нас китайцы, но близость естественного конца для человечества солидно символизированного кладбищем, создавало не очень добрую философию.
Ночь тянулась уныло и бесконечно. Сначала, веря в уставное действие конной эстафеты, я бодро сидел, на коне. Однако от холода и моросившего дождя, мой Васька страдал не хуже меня и часа через три выгнул спину горбом явно показав и усталость и неудовольствие.
Глубоко чувствуя святую правду черкесской песни... «лучше купи вороного коня. Конь не изменит, конь не обманет». И завет Магомета — «если ты с твоей семьей и твоим конем в пустыне и ночь холодна, то в свой шатер помести коня, а не свою семью»...
Шатра и семьи у меня при себе не было, но невдалеке, в первом дворе был сарайчик и даже немного сена и Васька был вполне удовлетворен, я же, вернулся к покойникам предоставив судьбе остальное.
На рассвете прискакал связной, сообщив, что из эстафеты ничего не вышло, терцы уже прошли и вели ночной бой, чье музыкальное оформление я слышал ночью, и что я должен догнать эскадрон.

В период окончательного ухода красных одесской группы из их прорыва через Киев, наша конная развездка высылалась на мелкие стычки с флангом отступавших частей. Была уже осень, со всеми ее прелестями при дождях на черноземе. Люди были постоянно мокры до костей, а лошади похудели от постоянной работы при слабом корме и коротких отдыхах. Моя жизнь протекала по установленной форме — «Бертельс, дневальный в первую очередь».

Наконец нам было приказано идти в свободный Киев на отдых. Выступили в колонне по три, под мелким дождем. Я, как всегда, в последней тройке, а за нами только вахмистр Бербека.
Уже на въезде в предместье Киева, передача по колонне
— «Бертельс, к командиру». Скачу перегоняя эскадрон и во главе его, меня подзывает брат. Жду какого-нибудь очередного приказания от которого мороз проходит по коже, но вместо этого вижу на родном лице приветливую улыбку и волшебные слова — «Андрей, я горжусь что у меня такой брат», а затем в уставном тоне «Бертельс, встань на место».
Думаю, что если бы меня неожиданно наградили орденом Св. Георгия первой степени, впечатление было бы несравнимо слабее.

В Киеве нам отвели «квартиру» на Печерске, в каком-то странном учреждении — похоже было что это разгромленный извозчичий двор. В помещении для людей многих стекол не было, но зато были в порядке хорошие конюшни и много корма.
Не могу забыть, как бывало, вступая на дневальство по конюшне в предутреннюю смену, я входил в помещение и негромко звал «Васька, Васька» и как это милое животное радостно отвечало из другого конца конюшни. За несколько недель фронтовой жизни все мы запустились изрядно. Сейчас, на отдыхе, помылись, переменили белье, но суконное зимнее обмундирование при всех примененных хитроумных способах чистки, содержало подло прятавшихся насекомых, что на меня психологически дейтсвовало удручающе. В этом состоянии я находился как бы перемещенным из прежней духовной жизни в ее низший план где нужно было пребывать стоически перенося все во имя высокой идеи.

Видимо и для всей России, в эти страшные годы, жизнь или по инерции протекала, где это было возможно, по прежним формулам, или шла в поле, где в лишениях боролась за идею. Так наши сестры, милые девочки и барышни, еще играли Шопена в уютных квартирах и выбегали на улицу с цветами для нас в дни наших побед, но мы, усталые и грязные знали что их ждет если мы не победим.
Мой несравненный брат, за пару дней, был уже кумиром всего молодого женского населения улицы, и он решил организовать вечеринку для вольноопределяющихся нашего эскадрона. По невероятному совпадению, вечеринка происходила в квартире семьи моего одноклассника по Крымскому корпусу Вити Белоницкого Бируля, бывшего на фронте, как мы это все случайно выяснили в Стрнище.
Не знаю как себя чувствовали наши вольноопределяющиеся в снова обычной среде, повидимому отлично, но я, окруженный цветником из подростков в кисейных платьицах, жадно расспрашивавших «героя» о войне, чувствовал весь похолодев, что одно наглое, шестиногое животное ползет у меня под воротником гимнастерки. Этого искушения в моем чистилище, и не перенес. Обидев милых девочек невниманием, поцеловав руку хозяйке и отговорившись службой, убежал на нашу стоянку.

К нашему выступлению из Киева, в направлении Нежина, началась зима, со снегом и холодом. Конную разведку обмундировали в полушубки и папахи. В боевой обстановке дошли мы до одной железнодорожной станции под Нежином и тут кончилась моя строевая служба. Неожиданно, на этой стоянке мой брат вызвал меня к себе и сообщил, что в штабе полка получено известие о гибели нашего отца в Бердянске и приказал мне найти мать на юге России, где она потерялась с бабушкой, и ее беречь. Здесь я видел брата в последний раз.

В это время мать, получив в Полтаве трагическую весть, выехала с бабушкой и деньщиком отца, желая проверить сообщение из ставки главнокомандующего генерала Деникина, в Таганроге. По счастливому стечению обстоятельств, деньщик отца был родом из Таганрога, где, на окраине, его отец сапожничал. Мать и бабушка нашли радушный прием и ласку в скромной семье добрых людей. Вечером, отдохнув от дорожных перепитий, но с отчаяньем в душе, мать уложила бабушку и горестно беседовала с матерью деныцика. Добрая женщина не знала как утешить мать и вдруг предложила погадать для нее на картах.
Чтобы не обидеть славную хозяйку, мать согласилась и вот что показали карты:
«Полковник жив и близко, сыновья прошли большой огонь и здоровы, младший избежал опасности и пожалован». Конечно, мать подумала еще раз о тонкой деликатности доброй русской женщины, которая нашла способ подбодрить ее в отчаянии.
И вот еще факт из не наших измерений: утром, недалеко от ставки главнокомандующего, мать встретила живого и здорового отца, чудом избежавшего гибели в Бердянске, с телеграммой из Нежина, из штаба полка... «Оба живы и здоровы, были в боях, отличился младший».
Исполняя приказание брата я покинул наш доблестный эскадрон и пустился в путь.
Данте вероятно мог бы позаимствовать для своих «кругов» мытарства, которые выпали на мою долю, в пути, по заваленной снегом Малороссии, то в теплушке, то на площадке вагона, то на пробной платформе бронепоезда, отстреливающегося от каких то лихих «батьков» с именами, вроде: «Ангел» или «Шуба», то выдерживая осаду еще каких-то бандитов на станции Мерефа.
Так или иначе, через десяток дней, я был к часам пяти дня на станции Лихачеве, Харьковской губернии, где когда-то, до своего отъезда в Таганрог, был мой отец со своими солдатами и где можно было предположить, что я получу хоть какие-нибудь сведения о его судьбе., Как только поезд Харьков-Таганрог остановился, привезя десятки мешечников харьковцев, я, скользя по гололедице, вошел в вокзал и нашел коменданта.
Пожилой прапорщик запаса, растерянный и в страхе от сражения с бандитами на соседней Мерефе, ничего толком не знал, слыхал, что недалеко был полковник Бертельс, но, видимо, сейчас в Таганроге. Конечно он ничего не знал о трагедии в Бердянске. Чтобы избавиться от настойчивого юнца, посоветовал не терять здесь времени и, воспользовавшись этим же поездом, ехать в Таганрог, там, де, больше знают.
Вышел я на перон в состоянии близком к отчаянию. Если здесь терялся след отца, то где нужно было искать мать в разрухе гражданской войны. Я стоял на льду платформы, с зимнего неба падал снег с дождем, передо мной был, темный, с разбитыми окнами поезд и начальник станции где-то в темноте, отзвонил два удара. Мимо меня сновали тени цепляясь за поезд, паровоз дал отходной гудок, я двинулся к поезду, как вдруг какая-то невысокая тень около меня вскрикнула и пошатнулась. Во мне возникли все условные рефлексы хорошего воспитания, я выронил свой жалкий вещевой мешок и подхватил тень оказавшуюся старушкой. Поезд двинулся и медленно прополз перед нами в темноте на Таганрог, а старушка, с вывихнутой ногой, крепко держалась за меня. Охая и причитая, старушка мне поведала, что приехала из Харькова за продуктами к племяннику стрелочнику живущему в домике при станции. Туда мне пришлось доставить охающую старушку, и там же переспать на полу еще одну ночь сомнений и тоски. Утром выяснилось, что этому отрезку моей жзини суждено окончиться счастливо, потому что отец со своим отрядом и матерью находился в соседнем большом селе, откуда за мной прискакал, его адъютант и сани, и через час я уже сидел в ванной в доме богатого купца и слушал рассказ отца о его чудесном спасении и встрече с матерью в Таганроге.

А. Бертельс-Меньшой
II вып. К. К. К.
http://www.xxl3.ru/kadeti/bertels_3.htm

подвиг веры





Борис Андреевич БЯЛЫНИЦКИЙ-БИРУЛЯ



ЖИЗНЕОПИСАНИЕ БОРИСА БЯЛЫНИЦКОГО-БИРУЛИ

Борис Андреевич Бялыницкий-Бируля родился в 1875 году в семье землевладельца в с.Королево Королевской волости Витебского уезда. Его отец – Андрей Симплицианович Бялыницкий-Бируля – с 1863 года являлся действительным членом статистического комитета Витебской губернии, а также заведывал единственной метеостанцией в губернии.
Борис Андреевич окончил Новороссийский университет и в 1902 году поступил на должность кандидата в Витебском окружном суде, а в 1905 году стал секретарем Витебского окружного суда.
С 1908 года – Борис Андреевич служил городским судьей 1-го участка Витебска, а с 1912 года – губернским земским гласным от Витебского уезда и гласным Витебской городской Думы.
С июня 1917 года Б.А. Бялыницкий-Бируля работал уже не в судебном ведомстве, а юрисконсультом в союзе домовладельцев.
В июле 1917 года он был избран делегатом от мирян Полоцко-Витебской епархии на Поместный Собор Российской Православной Церкви.
В 1918 году Борис Андреевич работал преподавателем законоведения и состоял в Витебском городском учительском союзе. Он также принял активное участие в съезде духовенства Полоцко-Витебской епархии, сделав 14 июня 1918 года доклад на тему: «О положении Церкви при новых условиях жизни». Главной мыслью доклада была объединительная роль Церкви, как никогда проявившаяся во времена испытаний. В итоге Б.А. Бялыницкий-Бируля был избран сверхштатным членом Витебского епархиального управления, что было знаком признания его церковных заслуг.
Но уже 8 июля 1918 года Борис Андреевич был арестован в Витебске и помещен в тюрьму. Основанием для ареста явилось заявление председателя Витебского Губисполкома о существовании Белорусской Рады в г.Витебске и заявление от 27 июля 1918 года о существовании в Витебске контрреволюционной организации.
Обвинения предъявлено не было.
В своем заявлении в Витебскую ЧК в августе 1918 года Борис Андреевич засвидетельствовал о том, что он невиновен.
Расстрелян в ночь с 11 на 12 сентября 1918 года.

На 169-м заседании Поместного Собора было объявлено, что расстреляны члены Собора Бялыницкий-Бируля Б.А. и Полонский Г.А., которые “были взяты заложниками и расстреляны» в ответ на убийство Урицкого и ранение Ленина».
По ходатайству Витебской епархии реабилитирован 27.05.2005г. Витебской областной прокуратурой на основании ст.2-б Постановления Верховного Совета Республики Беларусь от 06.06.1991г.

Священник Владимир Горидовец

история епархии


Митрополит Пантелеимон (Рожновский)

::СМОТРИТЕ ТАКЖЕ::
Очерк из истории Витебска 20-30-х гг. XX ст.
Святитель ГАВРИИЛ, Архиепископ Могилевский и Витебский, Рязанский (1785-1862 гг.)
Список православных Витебских архиереев (с 1563 г.)
Житие святого священномученика Николая, пресвитера Витебского
Житие святого исповедника Христова Владимира
Житие святой преподобной Евфросинии Полоцкой
Перенесение мощей преподобной Евфросинии Полоцкой в 1910 году (открыть) (скачать PDF)
Описание Креста преподобной Евфросинии Полоцкой
Крест преподобной Евфросинии Полоцкой
Витебская епархия в 1914 году (открыть)
Сапунов А.П. Историко-статистический очерк города Витебска (открыть)
"Забытые храмы Витебска"
Православные церкви Витебска
Фотогалерея





Митрополит Минский и Белорусский
ПАНТЕЛЕИМОН (РОЖНОВСКИЙ)

Митрополит Пантелеимон (в миру Рожновский Павел Стефанович) родился 21 октября 1867 года в Витебской губернии в дворянской семье.
После окончания Новгородского реального училища Павел поступил в Николаевское инженерное военное училище, а затем служил офицером в саперном батальоне г.Вильно.
Достигнув тридцатидвухлетнего возраста, в 1895 году Павел Стефанович вышел в отставку и поступил слушателем миссионерских курсов при Казанской Духовной Академии.
15 сентября 1897 года он был пострижен в монашество в Казанском Спасо-Преображенском монастыре.
19 сентября 1897 года монах Пантелеимон был рукоположен в иеродиакона, а 27 сентября 1897 года – в иеромонаха. 6 мая 1898 года он был назначен благочинным Казанского Спасо-Преображенского монастыря.
В июле 1898 года иеромонах Пантелеимон был назначен настоятелем Мироносицкой пустыни Казанской епархии, а 6 февраля 1900 года - возведен в сан игумена.
С 26 марта 1904 года игумен Пантелеимон проходил служение в Волынской епархии и, будучи настоятелем Загорецкого св. Иоанна Милостивого монастыря, был возведен в сан архимандрита.
С 29 сентября 1905 года началось многолетнее служение архимандрита Пантелеимона (Рожновского) в Полоцко-Витебской епархии. Больше десяти лет он служил настоятелем Витебского Маркова Свято-Троицкого монастыря, одновременно являясь благочинным монастырей Полоцко-Витебской епархии.
2 июня 1913 года состоялась хиротония архимандрита Пантелеимона (Рожновского) во епископа Двинского, викария Полоцко-Витебской епархии. Впервые за долгое время существования Полоцко-Витебской епархии рукоположение в епископа проводилось в Витебске, в кафедральном Свято-Николаевском соборе. Чин хиротонии совершали: епископ Полоцкий Владимир, епископ Гдовский Вениамин и другие.
После начала Первой Мировой войны, с августа 1914 года по август 1915 года епископ Пантелеимон находился в Полоцком Богоявленском монастыре. За время ведения боевых действий он несколько раз посетил г.Двинск (современный Даугавпилс), совершал богослужения и беседовал с личным составом воинских частей.
В апреле 1917 года правящий архиерей Полоцко-Витебской епархии епископ Кирион (Садзегелли) покинул пределы епархии, передав властные полномочия викарному епископу Пантелеимону (Рожновскому). В итоге Полоцко-Витебская епархия находилась под его управлением до середины июня 1918 года, а это было очень непростое время революционных событий октября 1917 года, а также изменения церковно-государственной политики в 1918 году.
В смутное время революционных событий епископ Пантелеимон (Рожновский) предпринимал энергичные меры для утверждения веры Христовой в сердцах духовно оскудевшей паствы. 17 января 1918 года в Витебске состоялось заседание учредительного собрания Витебского кружка ревнителей религиозно-нравственного просвещения. Организованные трудами епископа Пантелеимона религиозно-нравственные чтения проводились в архиерейском доме и Витебской Петро-Павловской церкви, собирая каждый раз до пятисот человек слушателей.
В результате Православная Церковь стала консолидирующей силой, вокруг которой сплотились люди на переломе эпох: крахе Российской империи и зарождении новой государственности. 20 января 1918 года был принят Декрет об отделении Церкви от государства. Реакцией простых людей на этот закон стал грандиозный Крестный ход, прошедший в Витебске в праздник Сретения Господня – 15 февраля 1918 года. В праздничном шествии участвовало до десяти тысяч человек – рабочие, крестьяне, солдаты, учителя, учащиеся, купцы и др. По мнению современников, Крестный ход выразил мысль о том, что православный народ остался преданным своей вере и готов ее защищать.
Эта готовность была реализована очень скоро – 17 февраля 1918 года, когда около пятисот человек собралось в архиерейском доме на религиозные чтения. Был прочитан доклад на тему: «О житейских невзгодах и о борьбе с ними». После окончания доклада несколько красногвардейцев вошли в архиерейский дом и открыли беспорядочную стрельбу, в результате чего в нескольких местах была прострелена икона Спасителя, перед которой всегда горела лампада, хорошо видная с улицы. В ночь с 17 на 18 февраля 1918 года по распоряжению революционного комитета были арестованы ключарь Витебского кафедрального Николаевского собора протоиерей В.Томковид и эконом архиерейского дома протоиерей Иоанн Овсянкин. В поисках пулемета, якобы установленного на соборной колокольне, красногвардейцы обыскали квартиры арестованных, архиерейский дом и Крестовую домовую церковь, но ничего не нашли. Тот факт, что красногвардейцы в шапках, с оружием в руках вошли в алтарь и прикасались к святыням, вызвал всеобщее возмущение и побудил к действиям в защиту веры: Белорусский полк взял на себя охрану Николаевского собора и архиерейского дома, 5-й Сибирский и Литовский полки потребовали от революционного комитета прекратить нападения на церкви. Рабочие и служащие железной дороги собрались на митинг, на котором составили обращение в адрес революционного комитета, потребовав наказать виновных в незаконном обыске архиерейского дома и кощунстве в Крестовой церкви.
Во время указанных событий епископ Пантелеимон (Рожновский) находился в Москве, участвуя в работе Поместного собора Русской Православной Церкви. Епархиальный совет сообщил владыке о произошедших событиях и 22 февраля 1918 года он вернулся в Витебск. С его возвращением ситуация была урегулирована, а 24 февраля 1918 года в Витебском кафедральном Николаевском соборе перед простреленной иконой Спасителя соборным чином был отслужен молебен, который возглавил епископ Пантелеимон. Впоследствии, в день памяти святого праведного Иова Многострадального – 6/19 мая 1918 года – с этой иконой в Витебске был организован Крестный ход через весь город от кафедрального Николаевского собора в Марков монастырь, который возглавил епископ Пантелеимон.
Как известно, летом 1918 года при проведении политики «красного террора» было арестовано немало ни в чем неповинных людей. Не минула эта горькая чаша и Витебск, когда в числе других были арестованы и делегаты Поместного собора Русской Православной Церкви, деятельные организаторы православной жизни в Витебске - Георгий Полонский, Борис Бялыницкий-Бируля и Федор Григорович. Епископ Пантелеимон, осознавая, что подобная участь грозит и ему, тем не менее обращается с ходатайством в губернскую ЧК об освобождении арестованных, ручаясь за их невиновность.
К осени 1918 года стало ясно, что арестованных освобождать не намерены, а после внезапного побега некоторых из них владыке Пантелеимону грозила смертная казнь, поэтому он был вынужден был пересечь демаркационную линию, проходившую в Полоцком округе, и оказался на территории, занятой польскими войсками.
До 1921 года епископ Пантелеимон пребывал в Дерманском монастыре Ковельского уезда. В соответствии с Рижским договором 1921 года в состав Польши вошла и Западная Белоруссия. В сентябре 1921 года на вновь учрежденную Пинскую и Новогрудскую кафедру Патриархом Тихоном был назначен епископ Пантелеимон (Рожновский).
Несмотря на то, что конституция Польши, принятая в 1921 году, гарантировала веротерпимость, Министерство исповеданий и народного просвещения Польши произвольно вмешивалось в церковные дела. Епископ Пантелеимон последовательно выступал против насильственной полонизации непольского населения, в том числе в отношении Православной Церкви в Западной Белоруссии.
В июне 1922 года на Соборе православных епископов в Польше, проходившем в Варшаве, обсуждался вопрос об образовании Польской автокефальной Православной Церкви. Епископ Пантелеимон заявил протест против незаконной автокефалии. По окончании собора польскими властями он был насильственно удален из епархии и сослан в Мелецкий монастырь на Волыни, а затем в Жировицкий монастырь, где и находился фактически под домашним арестом вплоть до 1939 года. За верность Московской Патриархии, владыка Пантелеимон в 1925 году был возведен Патриархом Тихоном в сан архиепископа.
По указу Патриаршего Местоблюстителя митрополита Сергия (Страгородского) архиепископ Пантелеимон (Рожновский) с октября 1939 года по июль 1940 года исполнял обязанности экзарха Западной Белоруссии и Украины, а с июля 1941 года являлся экзархом Белоруссии.. В 1940-1941 годах он являлся правящим архиереем Гродненской и Барановичской епархии.
При непосредственном участии архиепископа Пантелеимона (Рожновского) происходило возрождение Русской Православной Церкви на оккупированной территории. В марте 1942 года Собором епископов Белорусской Православной Церкви владыка Пантелеимон был возведен в сан митрополита. В непростом диалоге с оккупационной администрацией митрополит Пантелеимон вышел победителем: к лету 1942 года германские власти осознали провал своей политики сепаратизма по отношению к Православной Церкви.
Пытаясь исправить положение, нацисты заключили в мае 1942 года митрополита Пантелеимона под домашний арест. Более полутора лет продолжалось заточение владыки, пока вместе со всеми архиереями Белорусской Православной Церкви в начале лета 1944 года он не был эвакуирован в Германию.
В 1941-1944 годах под руководством митрополита Пантелеимона (Рожновского) Белорусская Православная Церковь сделала все возможное, чтобы остаться и развиваться как часть единой Русской Православной Церкви.
Верность Русской Церкви митрополит Пантелеимон (Рожновский) сохранил и в послевоенное время, когда находился в лагере для перемещенных лиц Фельдмохинг в Германии (территория современного Мюнхена), где и скончался 30 декабря 1950 года.

Священник Владимир Горидовец

подвиг веры









НОВОМУЧЕНИКИ И ИСПОВЕДНИКИ ВИТЕБСКОЙ ЕПАРХИИ
святой священномученик священник НИКОЛАЙ ОКОЛОВИЧ
святой исповедник Христов ВЛАДИМИР ЕЛЕНЕВСКИЙ
архиепископ ИННОКЕНТИЙ (ЯСТРЕБОВ)
ГРИГОРОВИЧ Феодор Иванович
БЯЛЫНИЦКИЙ-БИРУЛЯ Борис Андреевич
ПОЛОНСКИЙ Георгий Иванович
архиепископ НИКОЛАЙ (ПОКРОВСКИЙ)
архиепископ ИННОКЕНТИЙ (ЛЕТЯЕВ)
иеромонах Асинкрит (Кучинский Андрей Иванович)
священномученик Иона (Лазарев)
иеромонах Боговенко Иоасаф Романович
Виноградский Николай Сергеевич
священномученик иеромонах Сергий (Гальковский Иван)
Вознесенская-Лебедева Валерия Дмитриевна
Коновалов Владимир Степанович
диакон Мочало Павел Емельянович
монах Пихтель Андриан Филиппович
священномученик священник Пищулин Владимир Федорович
Роханов (Раханов) Михаил Николаевич
священник Сапего Логин Степанович
священник Стефановский Михаил Арсеньевич
священник Хлудок Евстафий Васильевич
схимонахиня Анастасия (Шевеленко Анастасия Ивановна)
священник Чертков Георгий Титович
протоиерей Трубецкой Николай Никанорович
священник Шеховцов Федор Афанасьевич
протоиерей Румянцев Илья Иванович
священник Мухин Григорий Андреевич
Архиепископ Добромыслов Сергей Николаевич
священник Борисович Георгий Иванович
священник Жданов Виктор Степанович
дьякон Сильвестрович Петр Иосифович
Климович Филимон Васильевич
священник Капустинский Фантин Иванович
архимандрит Таврион (Батозский Тихон Данилович)
Бенешевич Владимир Николаевич
Богданович Вячеслав Васильевич
диакон Высоцкий Николай Алексеевич
епископ Иннокентий (Клодецкий Иван Николаевич)
епископ Серапион (Шевалеевский Владимир Макарович)
Кострица Н.
митрополит Павел (Гальковский Павел Михайлович)
митрополит Серафим (Александров Дмитрий Александрович)
монах Сосфен (Алексеенко Сергей Павлович)
протоиерей Афанасьев Владимир Павлович
протоиерей Садовский Михаил Яковлевич
протопресвитер Зайц Кирилл Иванович
священник Шавельский Иван Митрофанович
схиархимандрит Косма (Смирнов Кузьма Иванович)
Чельцов Павел Михайлович
Шавельский Матвей Митрофанович
Щербов Иван Павлович
Симо Елена Дмитриевна
священник Лапаев Семен Федорович
священник Корти Павел Карлович
священник Игнатович Владимир Николаевич
священник Асташкевич Платон Антонович
священник Соколов Алексей
священник Лавров Михаил
священник Тимофеев Владимир Александрович
священник Садовничий Семен Осипович
священник Птичкин Василий Никитич
священник Прусаков Филипп Михайлович
священник Пиминов Семен Филиппович
священник Мискевич Николай Владимирович
священник Лузгин Василий
священник Кравченко Михаил Григорьевич
Священномученик Кислов Афанасий Григорьевич
священник Иванов Николай Алексеевич
священник Иванов-Беззубов Мартемьян Иванович
священник Жиглевич Петр Кузьмич
священник Бровкович Сергей Петрович
священник Бондал Павел Корнилович
Сахаров Сергей Петрович
протодиакон Трубецкой Павел Никанорович
протодиакон Трубецкой Михаил Никанорович
протоиерей Околович Дмитрий Леонтьевич
протоиерей Легкий Иаков Саввич
протоиерей Заливский Стефан Никонович
протоиерей Заблоцкий Николай Фомич
протоиерей Жунда Николай Иосифович
Перминов Андрей Николаевич
Острейко (Астрейко) Александра Андреевна
монахиня Ланковская Меланья Андреевна (Ануфриевна)
монах Ермаков Андриан Филиппович
монахиня Горбатенкова Ефросинья Никитична
монах Березкин Василий Николаевич
монахиня Белиенкова Анна Матвеевна
монахиня Александра (Аверкович Александра(?) Романовна)
Ковалев Василий Филиппович
Киселева Анна Терентьевна
Каразеев Василий Павлович
иеромонах Игнатий (Астанин Иннокентий Петрович)
Вишневский Александр Кузьмич
архиепископ Константин (Булычев Константин Иоакимович)
епископ Памфил (Лясковский)
Околович Мария Максимовна
протоиерей Бекаревич Василий Софронович
протоиерей Околович Михаил Федорович
священник Параменский Леонтий Михайлович
священник Оглоблин Семен Лаврович
священник Ляшкевич Митрофан Дмитриевич
священник Корженевский Михаил Васильевич
священнослужитель Дапиорко Иван Сергеевич
Радонежская Ефалия Александровна
Псаломщик Оглоблев Петр Яковлевич
Ледковский Андрей Семенович
Псаломщик Курносов Михаил Павлович
Еленевский Михаил Антонович
Вавер Лидия Петровна
Бельский Алексей Иосифович
Аблам Иван Николаевич
Диакон Тихон Обрядин
Епископ Михаил (Постников Михаил Степанович)
Епископ Тихон (Русинов Иван Владимирович)
Игнатович Иван Константинович
Игумения Никодима (Долгополова Екатерина Карповна)
Космачева Ирина Георгиевна
Лиорко Дмитрий Михайлович
Церковнослужитель Мацкевич Никифор Григорьевич
Монахиня Савченко Елена Максимовна
Монахиня Сарра (Кузьмина Анастасия Афанасьевна)
Монахиня Тарасова Марфа Тимофеевна
Новицкая Анатолия Ивановна
Петровский Григорий Лаврентьевич
Протодиакон Пастухов Александр Лукич
Пришвина (Вознесенская-Лебедева) Валерия Дмитриевна
Протоиерей Вераксин Александр Сергеевич
Протоиерей Налимов Тимофей Александрович
Протоиерей Нижников Зиновий Игнатьевич
Протоиерей Сапунов Леонид Иванович
Протоиерей Словцов (Славцов) Василий Федорович
Протоиерей Хруцкий Николай Иосифович
Священномученик священник Власенков Дмитрий Емельянович
Священник Азевич Иван Иванович
Священник Богословский Модест Алексеевич
Священник Богословский Николай Семенович
Священник Высоцкий Никифор Петрович
Священник Забелин Андрей Васильевич
Священник Карзов Алексий
Священник Кобышко Прокопий Карпович
Священник Никольский Александр Михайлович
Священник Околович Дмитрий Иванович
Священник Птичкин Порфирий Семенович
Священник Тонковид Федор Константинович
Священник Ципкевич (Цыпкевич?) Андрей Александрович
Смолянухина Екатерина (Ефросинья) Кирилловна
Священномученик протоиерей Михаил Федорович Околович
Священномученик протоиерей Илия Игнатьевич Рылько

Выражаем благодарность православному Свято-Тихоновскому университету за возможность использования базы данных по Новомученикам.