Предыдущая Следующая

как белые струи молока из-под  ее  рук  исчезают  в  мелкой,  пересыпанной

опавшей листвой траве. Он слишком хорошо знал характер жены и понимал, что

ее не переубедишь, особенно такую, захлестнутую обидой после вчерашнего. И

он покорно стоял поодаль в кустарнике, пока она не выдоила корову.

   - Да-а... Что делать?

   - Вот теперь веди. Пусть доят.

   Степанида набросила на рога корове  веревку,  другой  ее  конец  сунула

Петроку в руки.

   - Веди!

   Он повел корову к  опушке,  где  была  тропинка  на  хутор,  Степанида,

немного поотстав, шла  сзади.  Бобовка,  мало  что  понимая  в  намерениях

хозяев, то шла, то останавливалась, хватая из-под  ног  какой-нибудь  клок

травы, видно, еще не напаслась и не стремилась домой. Словно  чувствовала,

что ничего хорошего ее там не ждет, до вечера же было еще далеко. Петрок с

усилием переступал ногами в мокрых опорках, беспокойно думая  о  том,  что

это никуда не годится - привести корову без молока. Но что он мог сделать:

корова - это уже не его собственность, она  больше  принадлежала  жене.  А

после вчерашнего Степанида, конечно, здорово обиделась, и было отчего.  Он

бы тоже, наверно, не выдержал, если  бы  его  так  отстегали  револьверной

цепью. К счастью, его пока только пугали.  Однако  пугаться  ему  было  не

впервой, к страху он давно притерпелся и научился скоро приходить в  себя.

Разве иначе можно было выдержать? Особенно в эту войну.

   Словно что-то почувствовав, возле хутора Бобовка совсем заупрямилась  и

с огорода не хотела идти во двор: упиралась ногами, выкручивала голову  на

веревке, оглядывалась на хозяйку. Петрок  покрикивал  на  нее,  дергал  за

веревку, но, пока сзади  ее  не  стеганула  прутом  Степанида,  корова  не

слушалась. Еще от оврага стало понятно, что  немцы  сегодня  и  не  думали

выметаться с хутора - гомон там стоял в  самом  разгаре,  доносился  смех,

что-то мерно и негромко бахало в воздухе. Петрок присмотрелся к  антоновке

возле истопки - лишь на верхушке ее осталось несколько мелких яблок, а так

все дерево было опустошено, внизу свисал  до  земли  толстый  надломленный

сук. Весь огород был  измят  сапогами,  гряды  растоптаны;  на  огуречнике

виднелись раздавленные  семенные  огурцы.  "Вот  кара  божья,  -  горестно

подумал Петрок.  -  За  какие  только  грехи?  И  почему  на  меня  именно

обрушилось такое?"

   Еще в огороде  Петрок  сообразил,  что  во  дворе  шла  игра  -  сквозь

оживленный говор и вскрики слышались тугие удары  по  мячу,  смех.  Вскоре

Предыдущая Следующая