Предыдущая Следующая

Нет, не спасет его самогон, как бы еще  не  погубил,  и  скорее,  чем  что

другое.

   Он молча ступил опорками на сырую землю двора, в  открытую,  не  таясь,

прошлепал  на  дровокольню  и  вытащил  из-за  ольховой  поленницы  третью

бутылку.

   - Ну вот! А говорил, нет! - зло взвизгнул Колонденок и выхватил из  его

рук бутылку. - А еще?

   - Нету! Ей-богу, больше ничего нету. Вот хоть обыщите. Выгнал,  знаете,

мало, запарка неудачная...

   - Ну ладно, - подумав, смягчился Колонденок. - Отдам, а там пускай  сам

решает.

   Он отвязал лошадь и вскочил  на  нее  поперек  животом,  перебросил  на

другую сторону длинную ногу.  Лошадь  резво  побежала  к  большаку,  а  из

огорода во двор вышла Степанида с корзиной картошки в руках.

   - Опять за водкой?

   - Опять, - невесело подтвердил Петрок.

   - А я что говорила? Теперь начнут ездить...

   - Ну уже кол им в глотку! Больше нету.

   - Тебе же оттого будет хуже.

   - А уже хуже не будет, - запальчиво сказал Петрок, не чувствуя, однако,

уверенности в своих силах. Правда, в душе он не хотел верить в плохое, все

думал: а может, еще обойдется...

 

 

 

 

20

 

 

   Под вечер, когда стало смеркаться, покряхтев немного и  побранившись  с

женой, Петрок нагреб в ночовке высушенной на печи ржи и пошел  в  истопку.

Надо было молоть - на хлеб, да и на водку, потому что стало уже ясно,  что

без того и без другого на свете прожить невозможно.

   Жернова были стародавние,  с  тонкими,  стертыми  и  стянутыми  обручем

камнями, мололи они чересчур крупно, только и радости, что крутить их было

нетрудно. И Петрок помалу крутил за ручку,  изредка  подсыпая  тепловатого

зерна из ночовок, и неотвязно думал о разном, больше плохом,  что  теперь,

словно мошка летним днем, все время вертелось в его голове.

   Война, конечно, никому не в радость, считай, для каждого горе, он  если

это горе из-за чужестранца, немца, так чему тут удивляться, это  как  мор,

чума или язва, тут на кого обижаться? Ну а  если  эта  чума  из-за  своих,

деревенских, местных людей, известных тебе  до  третьего  колена,  которые

вдруг  перестали  быть  теми,  кем  были  всю  жизнь,  а  стали   зверьем,

подвластным только этим оккупантам, немцам, тогда как понимать их? Или они

вдруг превратились в зверье и вытворяют такое по  принуждению,  подавив  в

себе  все  человеческое?!  Или,  может,  они  и  не  были  людьми,  только

притворялись ими все годы до войны, которая вдруг разбудила в  них  зверя?

По натуре своей Петрок был человеком тихим, таким,  как  и  большинство  в

Предыдущая Следующая