Предыдущая Следующая
Юргин перестал сбрасывать сено, сказал:
– Коль ты догадливый такой, чего спрашиваешь?
– Не притворяйся, сволочь! Устин Морозов это тебе…
– Вот что я скажу, Фрол Петрович, – перебил его
Илья. – Догадалась было телушка, зачем хозяин с ножом в сарай зашел. Да
поздно уже было…
Фрол невольно поднялся с ящика.
– Вот так, – усмехнулся Илюшка и опять принялся за
работу.
Пошатываясь, Фрол вышел из ограды юргинского дома, постоял в
темноте средь улицы.
На небе не было видно ни луны, ни звезд. С заречья тянула
стужа, напахивало холодным запахом снега, точно там уже легла зима.
– А‑а! – махнул вдруг Фрол рукой и пошел к
дому Клашки Никулиной.
Когда Фрол вошел в комнату, Клашка, одетая, лежала на
неразобранной кровати и, заломив руку под голову, смотрела в потолок. Огня в
комнате не было, и Клашка спросила, не вставая:
– Кто там?
Фрол помолчал и сказал несмело:
– Я это.
Еще секунду‑две полежала Клашка, стремительно
соскочила на пол, босиком кинулась к выключателю. Электрический свет облил ее,
вдавил в стену. Она прижала руки к груди, точно боялась, что сейчас выскочит
сердце. Метнулась к окнам, задернула занавески, потом, растерявшись
окончательно, сдвинула их в сторону, опять сложила руки на груди.
– Ты… ты не бойся! – проговорил Фрол. – Я
ведь… так я.
Он снял шапку, сел возле двери на стул. Белые волосы его
рассыпались в обе стороны. При электрическом свете они переливались и
поблескивали, казались еще белее.
– Чего тебе?.. Зачем ты?.. Чего надо? – задыхаясь,
выговорила Клашка. Крепко притиснутые к груди ее небольшие, шершавые от работы
руки приподнимались и опускались.
– Не знаю я, – ответил Фрол, встал и одну за
другой принялся задергивать оконные занавески. Клашка следила за ним с ужасом,
но не останавливала. – Пришел вот… Ты зачем тогда, возле озерка, со мной?
Так и я – не знаю…
Закрыв окна, Курганов сел к столу и застыл, не глядя на Клашку.
– Уходи… уходи, ради Бога! – попросила Клашка.
Голос ее дрожал и рвался. – Ты… ты ведь седой весь…
– А ты молодая разве? – с грустью спросил Фрол. И
после долгого молчания усмехнулся: – Я, считай, с двадцати годов седой. Ты еще
в люльке качалась, а я уже поседел.
– Люди‑то… люди‑то что скажут? – голос
ее рвался.
– Люди? – с тоской переспросил Фрол. Он поднял
голову и поглядел на стенку, где в простенькой березовой рамке под стеклом
висел портрет Федора Морозова. – Что люди? Все равно говорят уж…
Предыдущая Следующая