Предыдущая Следующая
– Так я это… к жене Илюшки Юргина схожу. Ненадолго.
– Зачем?
– Так ведь что же… Сиротами остались мы с тобой,
сыночек, при живом отце да муже. А за сирот один заступник – Господь…
– Господь, значит? – Митька отодвинул стакан с
недопитым чаем.
– Вот и помолюсь за тебя. И за себя маленько.
Молитвенный дом‑то закрывают наш. Во враждебных целях, говорят,
использовался. Какие уж там цели… Все Захарка с Корнеевым стараются. Так мы у
Юргиной собираемся…
Митька выслушал мать внешне бесстрастно. Это, собственно, не
было для него неожиданностью – мать и раньше заглядывала иногда, тайком от
мужа, в молитвенный дом. Она даже говорила сыну с полуулыбкой:
– Митенька, сбегаю‑ка я к богомолкам нашим
вонючим. Если придет отец, скажи, что у соседки я…
Митька с той же полуулыбкой отвечал:
– Ладно уж…
Все походило на безобидную игру.
Сейчас Митька вдруг почувствовал: если это и была игра, она
кончилась.
– Вот что, мать, – сказал он, медленно вставая из‑за
стола, – Никуда ты не пойдешь… И чтоб больше я ничего подобного не слышал…
– Митенька! – Степанида так и осела. Глаза ее
блеснули тускло, беспомощно. – Да что же это?! Надо мной отец всю жизнь…
стоял, а теперь – сын… Сын?!
Вместо ответа Митька подошел к двери и закинул ее на крючок.
4
Еще весны душистой нега
К нам не успела низойти,
Еще овраги полны снега,
Еще зарей гремит телега
На замороженном пути…
мурлыкал Мишка Большаков, лазая вокруг своей полуторки,
позвякивая ключами. Иногда он умолкал, сосредоточенно рылся в инструментальном
ящике. И опять откуда‑нибудь из‑под машины доносилось:
… Едва лишь в полдень солнце греет,
Краснеет липа в высоте…
– Пушкин? – попытался определить Сергеев, выйдя из
гаража.
– Что вы! Не‑ет… – помотал головой парень.
– Тогда этот… который про Геракла с Прометеем?
– Нет, и не Губер.
– Ну, брат, тогда сдаюсь, – улыбнулся
Сергеев. – В школе, понимаешь, давно учился.
– Да я вам скажу! – с готовностью воскликнул
Мишка. – Это Фет. Афанасий Афанасьевич Фет. Вот, слушайте:
… Едва лишь в полдень солнце греет,
– с новым жаром начал Мишка. –
Краснеет липа в высоте,
Сквозя, березняк чуть желтеет,
И соловей еще не смеет
Запеть в смородинном кусте.
Но возрожденья весть живая
Уж есть в пролетных журавлях,
И, их глазами провожая,
Стоит красавица степная
С румянцем сизым на щеках.
– А ну, как? – подступил Мишка к Сергееву, чуть не
хватая его за тужурку. – Здорово? А ведь помещик был, эксплуататор, в
общем. А понимал, чувствовал природу.
Предыдущая Следующая