Предыдущая Следующая
От этого крика человек, царапавший голову, вздрогнул. Рука
его упала с мягким стуком на грязный, засаленный стол.
– Ленька! Да нет, не может быть! Ты ли это? –
качнулся к столу Круглов.
Человек вскочил, отпрянул в угол и уже оттуда оскалился, как
зверь, сжимая в руках пустой котелок.
– А вы… вы кто? – прохрипел он, дрожа всем
телом. – Вы откуда? Что надо?
Круглое опомнился, понял, что председатель крепко сжимает
его руку и тянет к выходу.
– Но, Захар… это ведь… Разве можно его тут оставлять?
– Нельзя, – проговорил Захар Большаков, кажется,
не разжимая губ. – И выводить его отсюда без милиции не следует. Дело тут,
видать, не шуточное…
… Анна по‑прежнему металась на кровати. Она то
стонала, то выкрикивала беспрерывно: «Леня! Ленюшка, сыночек мой…»
Бредила она или была в сознании – понять никто не мог.
Женщины, хлопотавшие вокруг ее кровати, вопросительно глядели на председателя с
бригадиром, но ничего не спрашивали, понимая, что скоро и без того станет все
известно.
Большаков взял из рук бригадира лампу, поставил на стол,
сказал:
– Ступай позвони. Скоро там врачи и… милиция…
Затем подошел к больной, склонился над ней, положил ей на
лоб ладонь.
– Анна, Анна! – дважды проговорил он. – Ты
слышишь меня?
Женщина затихла, чуть кивнула головой и заплакала.
– Ничего, теперь все хорошо будет. Ты расскажи, как же
это… С Ленькой?.. И за что тебя на мороз?
По горячим щекам женщины обильно потекли слезы.
– Ну хорошо, хорошо… Потом расскажешь, когда
выздоровеешь, – чтобы успокоить ее, сказал Захар.
– Нет, – снова пошевелила головой Анна. –
Может, я и не выздоровлю. А сыночка моего он, Евдоким, в подземелье… А сам
переполох поднял – утонул, мол… Все по наущению и благословению… матери
Серафимы.
– Что за Серафима такая?
– Дык ваша… зеленодольская, проклятая, в миру –
Пистимея Морозова.
В голову Захара словно молотком заколотили. Он медленно
начал поднимать над кроватью голову, точно хотел уклониться от этих ударов,
медленно, с трудом поднялся. А женщина продолжала говорить, через силу
выталкивая иногда слова по одному:
– Она ить, Серафима, самолично иногда спускалась к
Ленюшке. Все Божьей карой грозилась. И отшибла у ребенка ум. Когда Исидор
пришел с фронту, и его запугали с Евдокимом… И меня. Шутка ли, мол, сына… от
армии… от войны… укрыли. Не погладят, мол, за это… Сколько я слез тайком
пролила… А потом не стало их, слез‑то. Кончились. Сказала я – не могу
больше, объявлю всем людям, пойду… Евдоким‑то и сказал тогда – бес в тебе
заговорил! И заставил… меня… выморозить его… беса…
Предыдущая Следующая