Предыдущая Следующая

Ирина только в прошлом году окончила десятилетку. За время экзаменов похудела так, что остались одни глаза да косы. Зато привезла аттестат почти с одними пятерками.

– Э‑э, как состругало тебя, цветочница! – улыбнулся Захар. – Для поправки ступай‑ка на молокоприемный пункт. Раз любишь чистоту – заведуй нашей молоканкой. Вот там и разворачивай во всю ширь эту… санитарию с гигиеной…

Однако Шатрова не приняла ни его улыбки, ни его шутки.

– Я лучше в телятницы пойду, – заявила вдруг она.

– Почему? – удивился Большаков.

– Потому что телки дохнут у вас, как цыплята.

«Как цыплята» – сказано, конечно, чересчур. Но телки иногда падали, это верно.

Разговор происходил как раз на скотном дворе, и телятница Пистимея Морозова, жена бригадира, старуха ласковая, тощая и молчаливая, обиженно поджала губы:

– На все воля Божья. Человек мрет, а скот и подавно Господним перстом не защищен.

– Скот не перста требует, а ухода. А ты, бабушка‑пресвитерша, больше в молитвенном доме сидишь…

Это было правдой. По три‑четыре раза в неделю Пистимея проводила в молитвенном доме свои баптистские богослужения. Кроме того, чуть не каждую неделю праздновала то день рождения, то день крещения, то день бракосочетания дряхлых старушонок своей общины. А уж о Рождестве, Пасхе, Троице или Преображении и говорить нечего. В эти религиозные праздники для нее хоть подохни все телята… Хорошо еще, что она перед праздниками каждый раз приходила в контору и просила подмены.

Захар несколько раз пытался снять ее с телятниц, но старуха обижалась и чуть не плакала:

– Это как же, Захарыч… За что обижаешь?

– Да ведь от ваших молитв телята в весе не прибывают, – говорил каждый раз с раздражением Захар.

И каждый раз Пистимея отвечала:

– Вот‑вот, ты всю жизнь шпыняешь Бога… и нас, весь молитвенный дом, грозишься раскатать. Да убудет ли, коли старушонки мои какую молитву прошепчут? Перемрем – тогда и раскатывайте. А я ведь живу как? Молитву – Богу, а руки – людям. Какие ни есть, а все польза. Уж ты не строжись, а я старательней буду приглядывать за животинками.

На этот раз Пистимея, однако, не стала уговаривать оставить ее на работе. Она только оглядела с тоской свои руки, одна из которых была покалечена – указательный и средний пальцы на правой руке наполовину обрублены, – и произнесла:

– Одряхли, знать, совсем, проклятые. Отработали свое, кормилицы.

И пошла, сгорбившись, тяжело шаркая ногами. Шла так, что Захару даже жалко стало старуху.

Предыдущая Следующая