Предыдущая Следующая
Когда стало садиться солнце, Костя ткнул в бок мужика с
лохматой шеей:
– Как фамилия?
– Сажин я Парфен… Чего тебе?
– Останешься за меня. Глядеть в оба! А слушать в четыре
уха! Понял? До темноты вернусь.
– Патронов там спроси у Демидки…
Костя сполз с деревьев, бросил взгляд на труп кривоплечего,
потом зачем‑то поискал глазами второго убитого. Еле‑еле заметил над
ряской два торчащих сапога – за полдня болото почти засосало его.
– Свалите‑ка и этого… мешает ведь, – бросил
он уже на ходу. Бросил и сжался весь: как бы еще не пустили пулю в спину за
такие слова…
Пулю не пустили, и он благополучно добрался до деревни.
Почти одновременно подъехали с разных концов Демид в смятой рубахе, в порванном
пиджаке, Гаврила Казаков и еще три человека. У Гаврилы голова была перемотана
кровавой тряпкой, лицо бледное.
Демид бросил на стол револьвер, снял пиджак, схватил обеими
руками кринку, опрокинул ее в рот, долго пил, струями разливая молоко на грудь,
на чистый пол… И Костю невольно ободрало вдруг острой теркой… Солнце еще только
наполовину скрылось за лесом, его лучи, пробивая стекла, падали прямо на
Демида, розовато окрашивая его белую рубаху. И струи молока, которые текли по
его подбородку, по груди, тоже были розовыми, почти красными…
Демид поставил кринку на стол, вытер рукавом с подбородка,
потом ладонями с груди кровавые капли, спросил:
– Ну?
– Держимся… пока.
– Ага. Ну что ж… – Меньшиков сел на табуретку и
задумался. После короткого молчания Казаков проговорил:
– Боюсь я, Демид, это только какой‑то передовой
отряд. Как бы подкрепление не подошло. Тогда…
– В том‑то и дело! – вскинул голову
Меньшиков. – Эти что! Этих мы до снегов могли бы сдерживать.
– Патронов‑то хватит? Люди просили… – подал
голос Костя.
– На этих хватит.
И опять установилось молчание. Нарушил его снова Гаврила:
– Что же делать, Демид? Этих мы, конечно, сдержим. По
всему видать, их немного. Но и они нас не выпустят. Э‑э, черт, мутит что‑то, –
потрогал Казаков повязку на голове. – И если не идет к ним подкрепление,
так пошлют за ним. Дело ясное.
– Еще бы не ясное, – усмехнулся Демид. И Костя
почувствовал, что Меньшиков растерян, испуган. – Уходить надо.
– Да как? Все тропы заложены.
– А как – я подумаю. Серафима! Накорми нас.
Серафима вышла из своей комнаты, выволокла из печки большой
горшок.
Ели молча. Поужинав, Демид нехотя сказал:
Предыдущая Следующая