Предыдущая Следующая

Потом он, Костя, потерял счет этим вонючим баням, каким‑то затхлым подвалам, холодным сараям, где им приходилось отсиживаться. А Серафима каждый вечер поднимала их и вела дальше. Сперва по камышам, по степным балкам. Затем начались леса.

Частенько впереди Серафимы вышагивал по лесной звериной тропе какой‑нибудь молчаливый проводник – видно, Серафимин единоверец.

– Куда, в конце концов, прем‑то? Куда это она нас? – не выдержал Тарас – Ты спроси ее, Константин Авдеич. Ведь, считай, зима уже кончается, а мы все идем… Что это за места? Урал, что ли?

– Не знаю. Возьми да спроси сам…

– Вот тут попробуем зимушку докоротать, – сказала наконец Серафима, когда подошла к брошенной кем‑то таежной заимке.

На этой заимке прожили до весны. Все было как летом. Серафима так же ухаживала за ними, по ночам ходила куда‑то за продуктами. Иногда продукты приносили угрюмые, неразговорчивые люди, отдавали все Серафиме и, перекрестясь двоеперстием, молча уходили.

Постепенно Константин в ожидании лучшего смирился со своим жалким существованием.

– Слава те, Господи, ожил, – сказала однажды Серафима, когда он стал насвистывать, расхаживая по землянке, и тихонько засмеялась.

Константин посмотрел на нее удивленно, и вдруг ему захотелось сорвать обмотанный вокруг ее лица черный платок, чтобы распустить во всю длину ее волосы.

И, не помня себя, схватил Серафиму, резко повернул к себе. Повернул – и отпрянул назад.

… Не один десяток лет прошел с тех пор. А выражение ее лица в ту минуту не забылось до сих пор: оскаленные острые зубы – те самые, которые только что поблескивали в застенчивой девичьей улыбке, побелевшие, вздрагивающие тонкие губы, обнаженные красные десны… Маленький островатый ее носик сморщился в переносице. Эти морщинки тоже подрагивали, а тонкие крылья носа раздувались.

Костя плюхнулся на топчан, влип спиной в неоштукатуренную стену, подобрал даже ноги с пола. Сидел и поглаживал невольно, растирал рукой грудь, точно Серафима вырвала у него, как у Фильки, кусок мяса…

– Вот‑вот… Это помни, – сказала она, догадавшись, что значит это поглаживание, и молча принялась за свои дела.

Потом, до самой весны, жили так, будто ничего не случилось.

В конце зимы 1920 года, перед самым распутьем, Серафима снова повела их куда‑то. Снова шли ночами, потому что днем можно было утонуть в поплывших неожиданно логах.

Остановились в небольшой, всего в два десятка домов, деревушке.

– Вот здесь будем жить, сколько Бог приведет, – сказала Серафима. – Тут свои все, ничего, спокойно будем жить. Мы с тобой, Константин, для вида – муж да жена. Тарас будет работник наш. Хлеб будем сеять, огородишко садить, – и повернулась в угол к иконам, начала молиться.

Предыдущая Следующая