Предыдущая Следующая

– И гулял с ней? – спросил Смирнов, когда старик примолк.

– Ну как же… Только ведь что я под гуляньем понимал? Да исцарапает всего и вырвется. И опять своими глазами на меня. «Ах ты, думаю, стерва, погоди! Я тебя проучу! Я те покажу, как пшеничка мелется…» И помаленьку сделался с ней тих да робок. На солдаток, понятное дело, и глядеть перестал.

Старик вспомнил про свою трубку, примял пальцем пепел и хотел раскурить ее. Спички лежали на столе, но Анисим начал искать их по карманам. Не найдя, проворчал что‑то. Проворчал и увидел лежащий на клеенке спичечный коробок. Взял его в руки, но, кажется, забыл, для какой цели он ему нужен.

– Да… целую весну, половину лета я с ней так‑то вот… женихался. И поверила она мне… Что же, по себе, видно, людей мерила. Да и как тут сомневаться, когда я родителей ее принародно отцом и матерью называл… Договорились, что после Петрова дня я сватов засылаю, чтоб честь честью все. А в этот Петров день повел ее в лесочек гулять… Ну и…

Спичечный коробок в руке Анисима хрустнул. Он разжал кулак, высыпал на стол спички, долго смотрел на них с тоской и грустью.

– В общем, чего тебе тут все рассказывать! – тихо продолжал старик. – Не царапала она в тот день меня, не вырывалась. Все точно я рассчитал. Только уговаривала до последней минуты: люди, дескать, мы, и по человечески все должно, после свадьбы, как положено… Да чего уж тут мне ее слова… А потом‑то встал и заржал, как жеребец: «После свадьбы, говоришь?! Насчет сватов поглядим еще… Поцарапай‑ка теперь коготками землю…»

Анисим посидел, еще раз вздохнул и сказал с хрипотцой:

– Вот он какой живоглот я был… А она, Марья, ничего не могла вымолвить, не могла даже встать с земли. Только глядела на меня огнем, все глядела. Да губы ее все дрожали… Потом застонала и затихла, закрыла начисто сгоревшие глаза. А из закрытых глаз слезы… Видел, как люди с закрытыми глазами плачут? Видел, однако… А если нет – не дай Бог увидеть.

Старик одну за другой брал спички со стола и чиркал о сломанный коробок. Но спички ломались, ломались…

– И что она после этого… не разлюбила тебя? – осторожно спросил Смирнов.

– Кто ее знает… Встала она и ушла, пошатываясь, так ничего и не сказала. Недели четыре я не видел ее. Ходил себе по деревне в сатиновой рубахе да семечками плевался, как дурак. Еще бы – доволен был! А деревенские парни подзуживают: «Врешь ведь ты, однако, что уходил Марью. Красуешься…» – «Я красуюсь?!» – «А то как же… Твоего ума на солдаток только хватает». – «Вон как! Да я из Марьи теперь веревки вить буду, поняли?» – «Хвастун!» – расплылась передо мной Филькина рожа. Кругом хохот стоит… Эх, закипел я – чуть паром не изошел. Стал ждать, когда Марья на улице покажется.

Предыдущая Следующая