Предыдущая Следующая
Неуклюжий, угловатый Филимон Колесников поднялся, потоптался
на месте, скрипя половицами.
– Черт!.. Живешь‑живешь, а потом и открывается
самому себе: да ведь ты сундук сундуком.
Сел, положил на колени узловатые руки с въевшейся землей,
будто собирался фотографироваться. Потом снова встал.
– Нет, Захар, уловить не уловил, – неожиданно
огорошил Колесников Большакова. И так же неожиданно заявил: – Но ты это верно
сказал. До корня, однако, копнул, язви тебя!
– Ну как же до корня, когда ты не уловил? –
разочарованно протянул Захар.
– А так… Я улавливаю спустя. Сперва сверкнет, потом уж
грянет когда‑то. Вот… – И снова встал, затопал по кабинету, словно
хотел продавить половицы. Захар молча наблюдал за ним. – Такой он и есть,
как ты сказал. Прямо уж ползучий. Ухмылялся он, ей‑Богу, теперь это и мне
видно. Ладно, Захар, мы его за хвост как‑нибудь ухватим да выдернем всего
на воздух. Поглядим, как извиваться будет. Дай срок…
Но в течение года Устин своего хвоста не подставил. А
большего срока Филимону никто не дал – началась война…
… Из армии Филимон Колесников вернулся поздно – в сорок
восьмом. Большаков встретил его на станции. Выпрыгнув из вагона, Филимон
сграбастал Захара, долго тискал и мял, точно хотел переломать ему все кости.
– Хватит, хватит! – умоляюще попросил Захар.
Отступил на три‑четыре шага, оглядел крепкую, словно высеченную из камня,
фигуру Колесникова в солдатской гимнастерке. – Ну, медведь…
– Что у нас в колхозе‑то? Как жили? Рассказывай.
Захар рассказывал до самого Зеленого Дола, время от времени
пошевеливая вожжами.
– Жили несладко, за войну хозяйство подослабло, за три
послевоенных года успели кое‑что подтянуть, но дел еще невпроворот.
Мужиков не хватает, многие вообще никогда уже не вернутся.
– А Морозов как? Писали мне – давненько пришел домой.
– В январе сорок пятого.
– По ранению, что ль?
– Вроде бы.
– Ну и как?
Захар неопределенно шевельнул бровями.
– Ничего, бригадирит. Сделали, говорю, кое‑что за
три года. Урожай в сорок шестом был так себе, урожаишко. В прошлом году
приподняли малость, это помогло маленько отремонтироваться. Домишки всем вдовам
подправили в первую очередь. Нынче хлебушка ожидаем хорошо. Вон она, рожь‑то,
стоит – плечом не раздвинешь. И пшеница ничего… От всего этого Морозов в
стороне не стоял, чего зря говорить…
– Так. И про себя не ухмыляется больше?
Захар повернул голову к Колесникову:
Предыдущая Следующая