Предыдущая Следующая
насмешливо полуприкрытый глаз пса и
добавил: - А
знаете, жалко его.
Представьте, я привык к нему.
Руки он
вздымал в это время, как будто благословлял на трудный подвиг
злосчастного пса Шарика. Он старался, чтобы ни одна пылинка
не села на
черную резину.
Из-под выстриженной
шерсти засверкала беловатая
кожа собаки.
Борменталь отшвырнул машинку и вооружился бритвой. Он
намылил беспомощную
маленькую голову и
стал брить. Сильно
хрустело под лезвием,
кое-где
выступала кровь. Обрив голову, тяпнутый мокрым
бензиновым комочком обтер
ее, затем оголенный живот пса растянул и промолвил,
отдуваясь: "Готово".
Зина открыла
кран над раковиной и Борменталь бросился мыть руки. Зина
из склянки полила их спиртом.
- Можно мне
уйти, Филипп Филиппович? - спросила она, боязливо косясь
на бритую голову пса.
- Можешь.
Зина пропала.
Борменталь засуетился дальше.
Легкими марлевыми
салфеточками он обложил голову Шарика и тогда на подушке
оказался никем не
виданный лысый песий череп и странная бородатая морда.
Тут
шевельнулся жрец. Он выпрямился, глянул
на собачью голову
и
сказал:
- Ну, Господи,
благослови. Нож.
Борменталь из
сверкающей груды на столике вынул маленький
брюхатый
ножик и подал его жрецу. Затем он облекся в такие же
черные перчатки, как
и жрец.
- Спит? -
спросил Филипп Филиппович.
- Спит.
Зубы Филиппа
Филипповича сжались, глазки
приобрели остренький,
колючий блеск и, взмахнув ножичком, он метко и длинно
протянул по животу
Шарика рану. Кожа тотчас разошлась и
из нее брызнула
кровь в разные
стороны. Борменталь набросился хищно, стал комьями
марли давить Шарикову
рану, затем маленькими, как бы сахарными щипчиками
зажал ее
края и она
высохла. На лбу у Борменталя пузырьками выступил пот.
Филипп Филиппович
полоснул второй
раз и тело
Шарика вдвоем начли
разрывать крючьями,
ножницами,
какими-то скобками. Выскочили
розовые и желтые,
плачущие
кровавой росой
ткани. Филипп Филиппович
вертел ножом в
теле, потом
крикнул: "Ножницы!"
Инструмент
мелькнул в руках у тяпнутого, как
у фокусника. Филипп
Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал
из тела
Шарика
его семенные железы с какими-то обрывками.
Борменталь, совершенно мокрый
от усердия и волнения, бросился к стеклянной банке и
извлек из нее другие,
мокрые, обвисшие семенные
железы. В руках
у профессора и
ассистента
запрыгали, завились короткие влажные струны. Дробно
защелкали кривые иглы
Предыдущая Следующая