Предыдущая Следующая
Но Колька своими мерами
руководствовался, и поэтому отцовская оплеуха угольком горела в нем. Горела и жгла,
не затухая. Пустяк, казалось бы, чепуховина: родная ведь рука по загривку прошлись,
не соседская. Станешь объяснять кому, засмеют:
- Не блажи, малец!
На отца ведь кровного губы-то дуешь, сообрази.
Но одного соображения
тут, видно, было недостаточно, как Колька ни соображал. Чего-то еще требовалось,
и потому он, от слез ослепнув, пошел туда, где- верил он - и без соображений все
поймут, разберутся и помогут.
- А они говорят: "Дай
ты ему леща!" А он и ударил.
Нонна Юрьевна хорошо
умела слушать. Глядела как на взрослого, всерьез глядела, и именно от этого взгляда
Колька оковы вдруг все растерял и заплакал навзрыд. Заплакал, уткнулся Нонне Юрьевне
в коленки лбом, и она утешать его не стала. Ни утешать, ни уговаривать, что, мол,
пустяки это все, забудется: отец же приложил, не кто-нибудь. Очень Колька разговоров
сейчас боялся, но вместо разговоров Нонна Юрьевна сладким чаем его напоила, лекарства
дала и спать уложила:
- Завтра, Коля, разговаривать
будем.
Наутро Колька немного
успокоился, но обида не прошла. Она, обида-то эта, словно внутрь него залезла, так
залезла, что он мог теперь на обиду эту как бы со стороны глядеть. Будто в клетке
она сидела, как зверек какой. И Колька все время зверька этого неуживчивого в себе
чувствовал, изучал - и не улыбался. Дело было серьезным.
- Если бы он сам собой
меня ударил. Ну, сам собой, Нонна Юрьевна, от досады. А то ведь подучили. Зачем
же он до этого себя допускает? Зачем же?
- Но ведь добрый же
он, отец-то твой, Коля. Очень добрый человек. Ты согласен?
- Ну, так и что, что
добрый?
Нонна Юрьевна не спорила:
спорить тут было трудно, так как этот-то предмет Колька знал куда лучше. Намекнула
осторожно: может, с отцом переговорить? Но Колька намек этот встретил воинственно:
- А кто виноват, тот
пусть первым и приходит!
- Можно разве от старших
такое требовать?
- А раз старший, так
пример показывай: так ведь вы учили? А он какой пример показывает? Будто он крепостной,
да? Ну, а я крепостным ни за что не буду, ни за что!
Вздыхала Нонна Юрьевна.
Где-то там, в недосягаемом, почти сказочном Ленинграде, осталась одинокая мать-учительница.
Единственная из большой, шумной семьи пережившая блокаду и в мирные дни потерявшая
мужа. Такая же тихая, старательная и исполнительная, как и Нонна Юрьевна: велено
было дочери после учебы ехать сюда, в глухомань, на работу,- только поплакала.
- Береги себя, доченька.
Предыдущая Следующая