Предыдущая Следующая

 - Что? - спросил Егор.

 Яков Прокопыч дожевал хлебушко, допил чай. Сказал значительно:

 - Про то даже думать нельзя, что тогда будет.

 - А космос?- спросил вдруг Егор (и с чего это понесло его?).- Про него сперва фантазии были: я по радио слыхал. А теперь...

 - А мат ты слыхал?

 - Приходилось,--вздохнул Егор.

 - А что это такое? Мат есть брань нецензурная, понял? А еще есть - цензурная. Так? Вот и фантазии тоже: есть цензурные, а есть нецензурные. У тебя - нецензурная.

 - Это поросенок-то с гусенком нецензурные? - усомнился Егор.

 - Я же в общем смысле, Полушкин. В большом масштабе.

 - В большом масштабе они гусем да свиньей будут.

 - А гусь свинье не товарищ!..- затрясся вдруг Яков Прокопыч.- И марш с глаз моих, покуда я тебя лично нецензурной фантазией не покрыл!..

 Вот аккурат после этого разговора Федор Ипатыч-то и прибыл, и встречали его тогда всем миром с возвращеньицем. Вот почему и завздыхал-то Егор всего с двух лафитничков, заскучал, заопасался.

 Но опасаться, как вскорости выяснилось, было еще преждевременно. Усталый Яков Прокопыч зла в сердце не держал, как выкричался, а вскоре и вообще позабыл об этом происшествии. И снова радостно заулыбался Егор, снова забегал, сверкая голыми пятками.

 - Ясно-понятно нам, Яков Прокопыч!

 С другой стороны беда подкрадывалась. Тяжелая беда, что туча на Ильин день. Но про беду собственную человеку вперед знать не дано, и потому бьет она всегда из-за угла. И потом только вздыхать остается да в затылке почесывать:

 - Да уж, стало быть, так, раз оно не этак!..

 

 

 5

 Водка во всем виновата оказалась. Впрочем, не водка даже, а так, не поймешь что. Невезуха, одним словом.

 Вообще-то Егор пил мало: и денег сроду у него не водилось, и вкуса он к ней особого не чувствовал. Нет, не откалывался, конечно, упаси бог: на это ума хватало. Но не предлагали, правда, чести не оказывали. Разве что свояк Федор Ипатыч угощал. По случаю.

 Случаев было мало, но пьянел Егор быстро. То ли струна басовая в нем не настроена была, то ли болезнь какая внутренняя, то ли просто слаб был, картошечку капусткой который год заедая. И Егор хмелел быстро, и Харитина от него тоже не отставала: с полрюмочки маковым цветом цвела, а с рюмочки уж и на песню ее потягивало. Песен-то она знала великое множество, но с водочки, бывало, только припевки пела. И не припевки даже, а припевку. Одну-единственную, но печальную:

 

 Ох, тягры-тягры-тягры.

 Ох, тягры да вытягры!

 Кто б меня, младу-младену,

 Да из горя б вытягнул...

 

Предыдущая Следующая