Предыдущая Следующая
Клашка кричала, не трогаясь с места, а Степанида все
пятилась и пятилась назад, пока не прижалась спиной к двери.
– Клавдия! – выкрикнула наконец Степанида. –
Подумай, ради Бога, чего говоришь!
Клашка и в самом деле не отдавала себе отчета. Ей казалось:
у нее хотят отобрать то, о чем она всю жизнь мечтала, чего ждала и дождалась
наконец и что должна защищать.
Но это было только мгновение, как после вспышки, когда на
несколько секунд становится темно в глазах. А потом темень медленно рассеивается,
выплывают из ее глубины знакомые очертания предметов, и все становится как
прежде.
– Прости меня, Стешенька, прости! – всхлипнула
вдруг, как девчонка, Клавдия, кинулась к жене Фрола, уткнулась ей в плечо и,
обнимая Степаниду, сползла к ее ногам.
– Что ты, ей‑богу, Клашенька… – растерянно
проговорила Степанида. Голос ее перехватывало, по круглому, матово‑бледному
лицу прошла судорога. Обессилев, она присела у двери на тот же стул, где сидел
недавно Фрол, положила к себе на колени Клашкину голову и стала ее
гладить. – Будет, Кланюшка, перестань! И тоже… тоже прости меня…
Обе женщины теперь плакали. Фрол крякнул, встал, потоптался.
И осторожно вышел из дома.
С заречья все так же тянула стужа, все так же напахивало
запахом снега, хотя воздух был недвижим. У Фрола замерзла голова, и он понял,
что забыл у Клашки шапку. Поднял барашковый воротник суконной тужурки и
медленно, словно боясь споткнуться в темноте, пошел к своему дому.
На половине пути его догнала Степанида. Она молча сунула ему
шапку и пошла рядом. Фрол почти до самого дома нес шапку в руках, пока жена не
сказала:
– Застудишь голову‑то. Зима ведь…
Фрол очнулся и увидел, как неслышно и густо сыплются вокруг
него тяжелые снежинки. В темноте они казались крупными шариками, похожими на
град. Странно было только, почему они не барабанят о его голову, о мерзлую
землю.
– Зима, дядя Фрол, а! – радостно закричал вдруг
Мишка Большаков, сын Захара, вывернувшись откуда то из переулка. – Видишь,
как она незаметно! Утром люди проснутся – и ахнут: зима! Как у Пушкина.
… Проснувшись рано,
В окно увидела Татьяна
Поутру побелевший двор,
Куртины, кровли и забор…
продекламировал Мишка и воскликнул: – Хорошо! – не то о
Пушкине, не то об этом сегодняшнем вечере.
Плечи и шапка его были густо забелены снегом. Мокрое от
растаявших снежинок лицо блестело в косой полосе электрического света,
падавшего из чьего‑то окна, занавешенного снаружи живой, вздрагивающей
сеткой.
Предыдущая Следующая