Предыдущая Следующая

… Ему тогда стало душно, он схватился за воротник гимнастерки. Далеко отлетели пуговицы, без стука попадали в мягкую траву. И до сих пор Устин Морозов почему‑то ясно помнит, что попадали они именно без стука.

Филька ошкурил свою палку, начал тщательно остругивать ее.

– Хороший посошок будет на дорогу.

– Значит, твердо решил нас оставить здесь? – спросил Костя.

– Страшно? – вскинул опять свою бровь Меньшиков.

– А как ты думаешь?

– Н‑да…

Набалдашник палки Филька вырезал в виде человеческой головы. На его колени, обтянутые уже домоткаными крестьянскими штанами, сыпались мелкие, чуть розоватые стружки.

И то ли от Филькиного вопроса, то ли от этой неожиданной мысли Костя вдруг почувствовал, что страшно ему уже давно, с тех пор, как пришло в семнадцатом известие о событиях в Петрограде. Но странно – именно этот страх заставил его год назад подчиниться Фильке, вступить в его банду. И чем сильнее становился страх, тем более зверел и зверел он, Костя Жуков. В голове постепенно ничего не оставалось, кроме тяжелой тупости да все того же горячего страха…

– Н‑да, – опять повторил Филька, стряхнул стружки с колен. – А страшно потому, что веру ты потерял. Оно, ежели признаться, веры‑то и у меня чуть‑чуть. Но я тебе все равно половину того, что есть, отдам. Возьмёшь? – И уставился на него холодными, безжизненно блестевшими глазами.

– Возьму.

– Ну вот. И вовсе хорошо. Ну, айда, пельмени уже готовые, однако.

Они направились к избушке. По пути Филька еще сказал:

– За этим неудавшимся купчишкой, за Тараской, гляди. Так‑то он ничего, надежный. До денег падкий. Это бы ладно – ведь человек все же. Да увлекается порой. Ты время от времени потрясывай его. Это ему полезно.

– Как потрясывай?

– Увидишь сегодня. И главное – за Серафиму держись. Это я тебе говорю еще раз. Обеими руками держись.

В полночь, когда съели все пельмени и выпили до капли большой чайник самогонки, Филька рукавом сдвинул на край стола пустую посуду, глянул на Тараса:

– Ну!

– Филипп Авдеич! Ей‑богу, ничего нету… Филипп Авдеич! – тотчас заныл Звягин плаксиво.

– Не ври. Я как‑то встряхивал твой мешок. Позвякивает.

– Тряпки одни, ей‑богу…

– Неси!

Тарас нехотя вытащил из‑под нар свой вещевой мешок.

– Вали.

Трясущимися руками Тарас развязал мешок, запустил туда руку, вынул мешочек поменьше. Под насупленным взглядом Меньшикова развязал и этот. На стол посыпались гнутые серебряные ложки, золотые кольца, серьги, табакерки… И просто комья золота, сбитые из тех же колец и сережек. Филька молча разделил все на четыре части. Одну кучу драгоценностей ссыпал в свои карманы. Три остальные смешал, отодвинул в сторону Серафимы.

Предыдущая Следующая