Предыдущая Следующая
Фрол давно приметил, что камыш шуршит даже в самую тихую
погоду. «Ишь, растет!» – думалось ему, совсем как в детстве.
Когда он слушал этот шелест камыша, еле уловимый ропот и
вздохи тайги, его холодные глаза теплели. Если бы кто заглянул в такие
мгновения ему в лицо, заметил бы необычное: суровое лицо Курганова то
смягчалось, трогала его неясная улыбка, то хмурилось, мрачнело, точно земля под
набежавшей тучей. Фрол будто понимал, о чем шумит тайга, и то одобрял, то
осуждал рассказы о ее вековых тайнах.
Зимой высохшие, почерневшие, переломанные осенними ветрами
камыши были завалены глубокими сугробами. Лес, согнувшись под белой тяжестью,
тоже молчал, как, неживой. И только его дыхание – свежий хвойный, царапающий и
распирающий легкие запах – не могли убить ни снега, ни морозы.
Здесь, у Камышового озера, этот запах чувствовался особенно
остро. То ли оттого, что деревья здесь были густы и могучи, то ли потому, что в
этом уголке, защищенном от ветра, было всегда тихо, но нигде Фрол не встречал
такого крепкого настоя хвои и снега, от которого он всегда пьянел. Он часто
приходил сюда на лыжах просто так, постоять, подышать пьяным настоем,
отдохнуть.
Так и в тот далекий‑далекий вечер. Он стоял, смотрел
на круглые сугробы под деревьями и среди поломанных, спутанных, как толстая
ржавая проволока, камышей. Потекли сперва меж белых шапок тоненькие синеватые
ручейки. Снежные горки напитывались этой влагой, синь ползла снизу, подбиралась
к верхушкам. А когда закрасила доверху, между сугробов струились уже не синие,
а фиолетовые ручьи.
Устин подошел осторожно по кургановской лыжне. Но все равно
Фрол почувствовал, что уже не один, что кто‑то смотрит в его спину.
Почувствовал и вздрогнул, догадавшись почему‑то кто.
Когда повернул голову, Устин поправил торчавшее за спиной
ружье, усмехнулся:
– Я думал, испугаешься…
– Ты что, лихой человек?
Еще раз усмехнулся Устин:
– Каждый, может, сверху тих, а снутри лих.
Дрогнули заиндевевшие Фроловы ресницы. От цепкого взгляда
Устина это не укрылось, но он ничего не сказал, только сузил глаза.
– Кто ты? – угрюмо спросил Фрол. – Откуда…
такой?
– Для пичуги каждая ветка – дом. А вспорхнула – и
забыла, где ночевала, – поблескивая черными глазами, ответил Устин и
подошел к Фролу, остановился в двух шагах. – Ну, здравствуй, что ли?
Фрол промолчал. Устин расстегнул две верхние пуговицы и
отвернул полушубок, чтобы остудить горячую грудь. Потом огляделся вокруг:
– Ишь как оно тут… молчаливо. Как в церкви. Только
грехи замаливать.
Предыдущая Следующая