Предыдущая Следующая

– Как бы твоя головешка, Устин, вот так же не покатилась…

– А твоя? – еле слышно спросил Устин.

Он не обернулся, только перестал сшибать подсолнухи.

– Дурак! Моей персоной никто пока не интересуется.

– Так и моей вроде тоже.

– То же, да на варежку похоже… Захар‑то все косится вон. Да еще Филимон поглядывает то с одного боку, то с другого. Неужели не чуешь?

Устин не отвечал, только причмокивал беспрерывно на лошадей. Юргин поежился от холода и продолжал:

– Я ить к чему? Кладка через речку качается‑качается, да придет время, переломится. Зябко мне становится год от году. Я хоть в эту войну честно, потихоньку в обозах проболтался. А ты‑то, однако…

– Не ори! – крикнул Устин, хотя Юргин говорил и так негромко.

– Тут хоть ори, хоть не ори, а ниточку от клубочка если потеряли где… хоть в ту, гражданскую войну, хоть в эту… да ежели она в руки кому попалась…

Морозов тоже невольно поежился при этих словах, но промолчал.

– Не думал я как‑то об этой ниточке, а теперь вот все чаще и чаще, особенно ночами, – признался Юргин. – А тут еще Захарка косится…

Морозов сшиб подряд два подсолнуха, подстегнул лошадь. Она рванула, но метров через пятьдесят опять потащилась шагом.

– Только баба блудливая загодя вожжей никогда не чует, – сказал Морозов и сшиб еще один подсолнух.

– Ну‑ну… А то я смотрю – и ухом не ведешь, – с облегчением уронил Юргин.

Морозов только усмехнулся:

– Как говорится, хитер татарин казанский, да хитрей его астраханский.

Не знал Захар об этом разговоре, а то бы понял, конечно, что на виду‑то у Морозова только одна борода.

Прошло время, полетели с мотавшихся под ветром деревьев желтые листья. И Морозов однажды спросил у Юргина, когда они присели покурить в затишье за стенкой скотного двора:

– Как Захар‑то? Не косится?

– Успокоился вроде. Талант у тебя просто, Устин. Да надолго ли?

Покурили, молча затоптали окурки, чтоб не раздуло ветром огня.

– Ты, Илья, вот что… – сказал Морозов раздумчиво. – Брякни где‑нибудь перед отчетным собранием: не сменить ли, мол, председателя нам?

– Зачем тебе? Сам, что ли, хочешь на место Захарки стать?

– А ты попробуй на собрании выдвинуть меня.

– Да объясни в самом деле?! – вконец опешил Юргин.

– Объяснить? Долгое объяснение будет. А коротко так: лапоть только на обе ноги сразу плетется, а сапог – каждый для своей ноги шьют…

Об этом тоже не знал Захар. Иначе совсем по‑другому повел бы себя, когда перед самым отчетно‑выборным собранием Филимон Колесников вдруг сказал Большакову:

Предыдущая Следующая