Предыдущая Следующая

– Гляди‑ка, запомнил… Кто его знает, Филимон! Особенно приглядываться некогда.

Подъехали к утесу. Высоченный осокорь горделиво стоял на его вершине, легонько полоскал под ветерком в ослепительной синеве неба свою верхушку.

– Вспоминал я почему‑то его частенько, – проговорил Филимон, не отрывая глаз от дерева. – Вырастет же красота!

– В сорок втором, кажется, чуть не выворотило его ураганом, – ответил Захар. – Такой бури не видывали в здешних местах даже старики. Ничего, выдюжил. Много веток только обломало. Отрос еще краше.

– Ну а остальные как наши? Егор Кузьмин? Наталья? Слыхал, вернулась она в деревню? – спросил Колесников.

– Наталья что – живет, дочку растит. Егорка, ты же знаешь, еще до войны за работу со злостью взялся. А сейчас все животноводство первой бригады ему под начало отдали.

– Тоже, случаем, не по совету ли Устина?

– Угадал. Но совет неплохой. Мотается Егорка не за страх, а за совесть, несмотря что с костылем еще ходит. Крепко покалечило его, чуть совсем без ноги не остался. Всю войну прошел, а под конец не повезло парню…

– Что ж, поглядим, какие советы еще будет давать Устин, – холодновато проговорил Филимон, когда переправились через Светлиху и въехали в деревню.

– С воспаленной головы все это, однако, у меня было… насчет Устина‑то, – через минуту промолвил Захар. – И тебя тогда смутил. А человек как человек. Сына унесла война – тоже не шутка. Словом, наплевать, пожалуй, да все забыть. И повернуться к человеку по‑человечески…

– Н‑да… Не знаю, – опять неопределенно откликнулся Филимон. – Может, и прав ты.

Один за другим мелькали послевоенные годы. Всякое бывало в колхозе – и успехи и неудачи. За то и за другое Устин был ответствен настолько же, насколько и другие бригадиры, сам Захар, все колхозники. За что‑то Морозова можно было упрекнуть, критиковать. И Захар не стеснялся это делать, как не стеснялись в районе спрашивать с самого Большакова за колхозные дела.

Но повернуться к Устину «по‑человечески» Захар не мог. Умом понимал, что надо, а сердце не подчинялось.

Морозов это по‑прежнему чувствовал, видел. И однажды, когда вместе ехали на ходке с поля, Устин неожиданно сказал, шевельнув вожжами:

– Ладно, Захар. Ко мне у тебя с первых дней сердце не лежит…

– Городишь что‑то… – неловко промолвил Захар. – Ни к чему вроде…

– Может, и ни к чему, – согласился Устин. – Да ведь от правды куда уйдешь? Ну ладно, говорю, Бог тебе судья. Я сейчас о другом – о Фроле Курганове. Если заметил, он меня тоже не особенно жалует. А уж вы то с ним и вовсе… Ну чисто как собака с кошкой: одна заурчит, проходя мимо, вторая – спину дугой, волос дыбом. Только‑только не вцепятся друг в дружку…

Предыдущая Следующая