Предыдущая Следующая
- А моё дело.
- Ку-уда? - И глаза у него зловеще
разгорались.
- Не ори, - не боюсь...
- Али присмотрела себе кого? Говори!
- Пусти!
- Куда пустить? - ревел Гришка.
Он уже держал её за волосы, сбив платок с её головы. Побои
озлобляли её, зло же доставляло ей великое наслаждение, возбуждая всю её душу,
и она, вместо того, чтобы двумя словами угасить его ревность, ещё более
подзадоривала его, улыбаясь ему в лицо многозначительными улыбками. Он бесился
и бил её, беспощадно бил.
А ночью, когда она, вся изломанная и измятая, стоная, лежала
на постели рядом с ним, он искоса смотрел на неё и тяжело вздыхал. Ему было
скверно, совесть мучила его, он понимал, что его ревность не имеет
оснований и что он напрасно избил её.
- Ну, будет уж, - сконфуженно говорил он. - Али я виноват? И
ты тоже хороша.. Вместо того, чтоб меня уговорить, -
подзадориваешь. Зачем это тебе надобно?
Она молчала, но - она знала зачем, знала, что теперь её,
избитую и оскорблённую, ожидают его ласки, страстные и нежные ласки примирения.
За это она готова была ежедневно платить болью в избитых боках. И она плакала
уже от одной только радости ожидания, прежде чем муж успевал прикоснуться к
ней.
- Ну, полно, Мотря! Ну, голубушка,
а? Полно, прости уж! - Он гладил её волосы, целовал её и скрипел зубами от
горечи, наполнявшей всё его существо.
Окна их были открыты, но небо закрывала капитальная стена
соседнего дома, и в комнате их, как и всегда, было темно, душно и тесно.
- Эх, жизнь! Каторга ты великолепная! - шептал Гришка, не
будучи в состоянии высказать того, что с болью чувствовал. - От ямы это, Мотря. Что мы? Вроде как бы прежде смерти в землю
похоронены...
- Переедем на другую квартиру, - сквозь сладкие слёзы
предлагала Матрёна, понимая его слова буквально.
- Э-эх! Не то, тётенька! Хоть на
чердак заберись, всё в яме будешь... не квартира - яма... жизнь - яма!
Матрёна задумывалась и опять говорила:
- Бог даст, может, и поправимся...
- Да, поправимся... Часто ты это говоришь. А дело-то у нас, Мотря, не на поправку идёт... Скандалы-то всё чаще, -
понимаешь?
Это было верно. Промежутки между их ссорами всё сокращались,
и вот, наконец, каждую субботу ещё с утра Гришка уже настраивался враждебно к
своей жене.
- Сегодня вечером пошабашу и в
трактир к Лысому... Напьюсь... объявлял он.
Матрёна, странно щуря глаза, молчала.
- Молчишь? И ужо вот так же молчи,
целее будешь, - предупреждал он.
Предыдущая Следующая