Предыдущая Следующая

     - Никаких гимнов больше не будет,  ваше превосходительство, -  спокойно

ответил Сашка.

     Полицейский посизел, приблизил  к самому носу Сашки указательный палец,

поднятый вверх, и грозно покачал им влево и вправо.

     - Ник-как-ких!

     - Слушаю, ваше превосходительство, никаких.

     - Я вам покажу революцию, я вам покаж-у-у-у!

     Помощник пристава, как бомба, вылетел  из пивной, и  с его уходом  всех

придавило уныние.

     И на весь город опустился мрак. Ходили темные, тревожные, омерзительные

слухи. Говорили  с  осторожностью,  боялись выдать  себя взглядом,  пугались

своей тени, страшились  собственных  мыслей.  Город в первый  раз  с  ужасом

подумал о той клоаке, которая глухо ворочалась под его ногами, там, внизу, у

моря, и в которую  он  так много лет выбрасывал  свои  ядовитые испражнения.

Город  забивал щитами зеркальные окна  своих великолепных магазинов, охранял

патрулями  гордые  памятники  и   расставлял  на  всякий  случай  по  дворам

прекрасных домов артиллерию. А на окраинах в зловонных каморках и на дырявых

чердаках  трепетал, молился и плакал от ужаса избранный  народ  божий, давно

покинутый  гневным библейским  богом, но  до  сих пор верящий,  что мера его

тяжелых испытаний еще не исполнена.

     Внизу,  около  моря,  в  улицах,  похожих  на  темные   липкие   кишки,

совершалась тайная  работа.  Настежь были открыты  всю  ночь двери  кабаков,

чайных и ночлежек.

     Утром  начался  погром. Те  люди, которые  однажды, растроганные  общей

чистой радостью и  умилением грядущего братства, шли по улицам с пением, под

символами завоеванной свободы, - те же  самые люди шли теперь убивать, и шли

не  потому, что им было приказано, и не потому, что они питали вражду против

евреев,  с  которыми  часто вели  тесную  дружбу,  и  даже не из-за корысти,

которая была сомнительна,  а потому, что грязный, хитрый  дьявол,  живущий в

каждом  человеке,  шептал  им на ухо  :  " Идите.  Все  будет  безнаказанно:

запретное  любопытство  убийства,  сладострастие  насилия, власть  над чужой

жизнью.

     В  дни  погромов  Сашка  свободно ходил  по  городу  со  своей  смешной

обезьяней, чисто  еврейской  физиономией. Его  не трогали.  В  нем  была та,

непоколебимая  душевная смелость, та небоязнь боязни,  которая охраняет даже

слабого человека лучше  всяких браунингов. Но один раз, когда он, прижатый к

стене  дома, сторонился  лт толпы,  ураганом  лившейся во  всю  ширь  улицы,

какой-то  каменщик,  в  красной рубахе и  белом фартуке,  замахнулся над ним

Предыдущая Следующая