Страницы прошлого

МЯТЕЖ

Рассказ о полковнике
Маянском
сыне, и пасынке России

ЛЕТО 1917-го кипело противо­речиями. Противостояние прорывалось возбуждением порой самых низменных страстей. Об одном характерном случае я и хочу рассказать. Место действия — Ко­ломна, 198-й запаской пехотный полк. Время действия — август семнадцатого.

Давно страдал под арестом Государь Император. Учредительное собрание так и не собиралось. На германском фронте гремели бои. Дисциплина в полку катастрофически падала. Как грибы, росли самодеятельные комитеты, демонстра­тивно сводящие почти к нулю власть офицеров. Поручики и штабс-капи­таны теперь с опаской отдавали команды, боясь вызвать недовольство нижних чинов».

Большевистские агитаторы, ратующие за поражение России в войне, добивали дисципли­ну в войсках, все более превращая некогда послушные роты в сборища неуправляемых горлопанов.

19 августа в полк пробрался некто товарищ Антонов. Оглядываясь по сторонам, втолковывал он окру­жившим его солдатам об их коман­дирах как носителях зла, призывал отказываться от всякого им подчинения, давая советы, как это делать.

Внимая ему, вчерашние рабочие и хлебопашцы стискивали кулаки, заряжаясь классовой ненавистью. Оратор, окончив монолог, исчез так же незаметно, как и появился, но бикфордов шнур в солдатских душах все-таки запалил.

В тот же вечер собралась на сход третья рота. Выбирали ротный комитет. Его лидером стал рядовой с недельным военным стажем, быв­ший чернорабочий Никифор Нестеров. Как достоинства расценивались его злость, недовольство всем окружающим и откровенная дерзость. Едва появившись в роте, он сразу заявил ротному командиру, чтобы его, как мобилизованного, не утруждали всякими там воинскими повинностями. Теперь же с одобрения шумливой братвы он потребо­вал явки на собрание командира полка, чтобы предъявить ему очередные требования'. Однако полковник Маянский в казарме не поя­вился.

С утра следующего дня, 20 августа, по территории полка ходили агрессивно - настроенные солдаты .третьей роты, сбивая вокруг себя группы. Офицеры, от греха, на глаза им не показывались.

Ничего не подозревавший полковник Маянский на пролетке с неизменным кучером рядовым Григорием Пашиным прибыл в полк. Посетил солдатскую столовую, где убедился в добросовестной закладке продуктов по воскресной норме. Но когда вышел, его встретила угрюмая толпа. Шагнувший навстречу Нестеров преградил командиру путь. Вызывающе, обращаясь на «ты», спросил полковника, почему тот не явился по требованию солдат на собрание в третью роту. Развяз­ный тон возмутил командира. Одна­ко, сдерживая себя, он ответил дерзкому ратнику: «Во-первых, меня могли только просить, но не требовать. А во-вторых, я был в отъезде во время собрания». Взглянув на часы, полковник забрался на сиденье, приказав кучеру трогать: от Коломзавода намечались проводы на фронт ударной роты, и Маянский должен был присутствовать при этом. Но прово­дам суждено было состояться без него.

Десятки рук остановили дернув­шуюся было лошадь. Кучер вместе с седоком вмиг были выдворены из пролетки. Толпа разразилась ру­ганью в адрес полковника. Предъявлялись странные претензии типа: «Зачем ты увел солдат в сороко­вую дивизию?» или «Почему ты не на фронте?» Только теперь Маянский понял, что это лишь начало чего-то серьезного и страшного. «Попили нашей крови! Теперь мы попьем вашей!» — кричали из толпы. «Сорвать с него погоны», — приказал Нестеров и тут же выпол­нил свой приказ. «Сорвать кокарду! Сдать оружие!» — все больше распалялся Никифор и молниеносно приводил все « исполнение.

Боевая шашка с прикрепленным на эфесе орденом Святой Анны 4 степени «За храбрость», полученная полковником на фронте, пошла по рукам. В толпе мелькнуло окровавленное лицо кучера. Маянского схватили за руки и поволокли к казармам. Удар сзади по голове сбил его с ног, помутив сознание. С трудом встал. Перед кривляющейся толпой стоял обмякший, подавленный грубым насилием че­ловек.

Новый. сильный удар в лицо вновь опрокинул полковника.

А улюлюкающая толпа продол­жала кураж. С поверженного полко­вого командира стаскивали сапоги. Под общий хохот полковнику наде­ли лапти. Появился соблазн провести вчерашнего «Его Высокоблаго­родия» в таком униженном состоянии по городу, знай, мол, наших. Но нашлись трезвые головы, предупредили о расположившемся по соседству 80-м полке, солдаты которого могут не оценить подобного «геройства». Маянский понял: боятся мятежники пехотинцев соседнего полка, где еще сохранялся какой-то порядок и достоинство. Вышедшие, наконец к воинствующей братии штабс-капитан Бенковский и фельд­фебель Бутов осторожно предложи­ли отправить избитого командира в лазарет. Ответные угрозы и ма­терная брань заставили обоих при­кусить языки.

ГАУПТВАХТА, куда водворили Маянского после публичного истязания, явилась для него спасе­нием. Терзали мысли: за что? Двадцать семь лет он верой и правдой служил Отечеству. В отпусках был всего восемь рал и то трижды по болезни.

Не нажил даже сколько-нибудь заметного состояния. (В раз­деле XII его послужного списка от 27 ноября 1916 года указано: «Рядо­вого или благоприобретенного иму­щества не имеет ни он, ни жена»). С первого дня германской войны — ' на фронте. Водил в атаки роты и батальоны. 8 июля 1915 года у деревни Майдан-Скржинецкий его, командира 9 роты 181-го Ост­роленского полка, прошила. на­сквозь немецкая пуля. После госпи­таля снова в бой, теперь уже подполковником, командиром 3-го батальона того же полка. Шрапнельное ранение в голову —он слова госпиталь. В 1916-м командир 4-го батальона, теперь уже полковник Маянский ведет солдат в атаку. 20-го июня у Кутовшинского леса в третий раз не повезло — оче­редное сквозное пулевое ранение.

После излечения 23 ноября того же года принят под опеку Александ­ровского комитета о раненых под номером 40432. Переведен в Ко­ломну командиром 198-го запасно­го пехотного полка. Семь боевых орденов. Среди них самый дорогой — Георгиевский крест 4 степе­ни. Именно его, Василия Ивановича Маянского, делегировали в 1915-м году фронтовики 4-й армии на заседание Георгиевской Думы.

Теперь уже и не верилось в ре­альность далекого прошлого. Ко­стромская гимназия, Казанское юнкерское пехотное училище. В день священного коронования Их Импе­раторского Величества 14 мая 1896 года он, 25-летний Василий Маянский, произведен в подпоручи­ки. А учрежденный самим Императором приз за стрельбу из личного оружия? Это уже апрель 1910-го. Сколько было гордости, когда приз вручали именно ему. Пришлось за эти годы помотаться по гарнизонам. Женился-то, когда перевалило за тридцать. Нужно воспитывать детей. Старшему Авениру :— двенадцать, а дочери — пять. Не думал, что в сорок шесть лет придется испы­тать подобное унижение.

А полк все шумел, митингуя, вынося резолюции. Но из Москвы
спешила верная правительству воинская команда во главе с полковни­ком Георгием Кравчуком, помощ­ником командующего Московским военным округом. 198-й полк, как ненадежный и потерявший боеспо­собность, был разоружен. Пятерых нижних чинов во главе с Никифором Нестеровым заключили под стражу. Приговор в отношении их отсутству­ет в архивах военного окружного суда. Вероятно, просто суда не было, так как до Октябрьского переворота оставалось всего 'несколько месяцев.

Последовавшая за переворотом 'переоценка ценностей наверняка перевела всех пятерых из разряда преступников в число потерпевших от режима, а учиненный ими беспредел вполне вписывался в орбиту классовой борьбы.

Скончался В.И. Маянский уже после войны. Последние годы жизни провел в одиночестве, занимая небольшую жилплощадь на Малой Бронной в столице. Подрабатывал на хлеб, числясь где-то сторожем. К встречам с кем-либо, не стремился. Если объявлялись родственники, о себе ничего не рассказывал. Так и оставался он молчаливым и нелюди­мым, словно носил в сердце старую, так и не зажившую рану, бередить которую ради чьего-то любопытства было выше его сил.

В. КОВАЛЕВ.

На снимке: В. И. Маянский. 1912 год. Тогда еще штабс-капитан.

(в сокращении)