Предыдущая Следующая

когда они остались вдвоем, она не сдерживалась  и  выговаривала  все,  что

накипело за эти недели на него, на войну и на жизнь  тоже.  Петрок  больше

молчал - что он мог сказать ей, чем возразить? Он понимал женскую  правоту

Степаниды, но  не  хотел  поступиться  в  своей,  еще  более  близкой  ему

правотой, ощущение которой иногда круто поднималось в его душе.

   - Придут, угостишь! Куда денешься? -  тихо  сказал  он,  подумав,  что,

может, жена не расслышит. Но она расслышала, и это окончательно вывело  ее

из себя.

   - Ну это ты угощай! Без меня только. Я пойду в лес с коровой, чтоб  мои

глаза не видели.

   - Такая беда! Иди, обойдусь.

   - Ага, обойдешься! Думаешь, ты попьянствуешь тут? Подлижешься?  Да  они

твое выпьют и тебе же дулю покажут.

   Петрок хотел было что-то сказать, но только махнул рукой - Степаниду не

переспоришь. Разве можно что путное внушить  женщине?  То,  что  для  тебя

ясный день, ей кажется ночью. Попробуй убедить ее, что сегодня им  здорово

повезло с полицаями, что Гуж после выпивки смягчился  и  не  слишком  стал

придираться, что он, может, и на самом деле защищает их перед немцами. Сам

же сказал: родственники! Потому надо с ним ладить, как-то  задобрить  его,

завести дружбу, что ли. Конечно, он сволочь, бандюга, немецкий  холуй,  но

ведь он власть! Как будто ему, Петроку, большое удовольствие  пить  с  ним

водку, поддакивать да еще выслушивать  его  наставления.  Но  если  хочешь

жить, то будешь терпеть не такое. С волками жить - по-волчьи и выть.

   Правда, эти пространные  рассуждения  только  путано  вертелись  в  его

захмелевшей голове, вслух же он лишь тихо огрызался, зная  по  опыту,  что

злой жене лучше не перечить, его верха все равно не будет.

   Степанида между тем, кажется, выговорилась  и  как-то  разом  притихла.

Сначала, войдя в избу,  она  даже  испугалась,  завидев  чужих,  но  потом

постепенно осмелела,  особенно  когда  рассердилась.  А  рассердилась  она

больше на Петрока за его выпад против нее, да  еще  перед  этими  шавками.

Пусть бы кричал-командовал, когда  они  остались  вдвоем,  так  теперь  он

молчит или что-то бубнит под нос в свое оправдание. А тогда в  его  окрике

ей послышалось неприкрытое намерение угодить Гужу, унизив ее.  Но  унижать

себя она никому не позволяла, она умела постоять за  себя.  Выселковцы  до

сих пор помнят, как когда-то на колхозном собрании она  разоблачила  перед

представителем из района кладовщика, вора и пьяницу  Коломийца,  как  того

вскоре сняли с его хлебной должности и даже хотели  судить.  А  когда  она

Предыдущая Следующая