Предыдущая Следующая

были свои, знакомые ей с малых лет, и,  хотя  она  понимала,  на  что  они

способны, все равно  не  могла  заставить  себя  бояться.  Даже  Гужа.  Ей

казалось, что тот больше кричит, пугает, грозится, но плохого  все  же  не

сделает. Да и эти, что едва не прикончили ее, хотя и незнакомые, забредшие

откуда-то, но все же недавно еще свои, местные  и  говорят  по-нашему  или

по-русски. Оно понятно, война, но почему так изменились люди?

   Она слышала, как они мордовали на дворе  Петрока,  как  расходился  там

Гуж, пыталась встать, но в голове у  нее  все  закружилось,  и,  чтобы  не

упасть,  она  снова  легла  в  запечье.  Сухими  глазами  она  смотрела  в

закопченный потолок запечья, слышала крики на дворе и думала:  нет,  этого

им простить невозможно. Никогда  такое  им  не  простится.  Такого  нельзя

простить никому.

   Ей было плохо, сильно болело в правой стороне головы,  даже  к  волосам

без боли нельзя было  прикоснуться,  все  там,  верно,  распухло.  "Уж  не

проломили ли они череп?" - обеспокоенно думала Степанида, на тут же  мысли

ее перескакивали на Петрока. Куда его повели? Если не убьют,  так,  может,

посадят в подвал под  церковью,  теперь  они  сгоняют  туда  арестованных.

Должно быть, там и Петрок. И что он им сделал, чтобы сажать его под замок?

Разве не угодил самогонкой? А может, его взяли за  нее,  Степаниду?  Когда

стал заступаться? За нее, конечно, могли взять обоих. Но  прежде-то  взяли

бы, наверное, ее.

   Кажется, она вынесла отпущенное ей сполна, пережила свою  судьбу.  Хотя

вроде бы еще и не  жила  на  этом  трудном,  богом  созданном  свете.  Все

собиралась, откладывала на потом,  потому  что  долгие  годы  были  словно

подступом,  подготовкой  к  лучшему  будущему.  Ликвидировали  единоличие,

проводили коллективизацию, было не до радости  и  удовольствий,  думалось:

ничего, после, когда все наладим, вот тогда и заживем. Но потом  выполняли

пятилетки, боролись с  классовым  врагом  -  все  в  нехватках,  тревогах,

беспокойстве. Было много заботы о том, что съесть, как экономнее растянуть

кусок хлеба, дожить до свежей картошки. Не во что  было  одеть  ребятишек,

негде достать обувь. Жить было трудно, и думалось: только бы поставить  на

ноги детей. Но вот выросли дети, да тут война.

   Сколько она продлится, эта война, как пережить ее, как дождаться детей?

И то и другое, наверно, уже не под силу. Не по возможностям. Но что  тогда

ей под силу? Что по ее возможностям?

   На счастье или на беду, она знала, в чем ее хватит с избытком, от  чего

Предыдущая Следующая