Предыдущая Следующая

Есенин  плыл  сейчас   перед   ее   глазами.   А   вскоре   она

почувствовала, что сзади стоит мама. Повернулась вся, вместе со

стулом.

     Они   долго  смотрели  друг  другу  в  глаза.  Глаза  были

одинаковыми. И взгляд  их  теперь  тоже  был  одинаковым.  Мама

присела на кровать, сунула сложенные ладони между колен.

     -- Надо  ходить  в  школу,  Искра.  Надо заниматься делом,

иначе ты без толку вымотаешь себя.

     -- Надо. Завтра пойду.

     Мать грустно покивала. Потом сказала:

     -- К горю  трудно  привыкнуть,  я  знаю.  Нужно  научиться

расходоваться, чтобы хватило на всю жизнь.

     -- Значит, горя будет много?

     -- Если  останешься такой, как сейчас,-- а я убеждена, что

останешься.--  горя  будет  достаточно.  Есть  натуры,  которые

впитывают  горе  обильнее,  чем радость, а ты из их числа. Надо

думать о будущем.

     -- О будущем,-- вздохнула дочь.-- Какое оно, это  будущее,

мама?

     На  другой  день Искра пошла в школу. Заканчивалась первая

четверть  --  длинная  и  тягостная,   будто   четверть   века.

Проставляли   оценки,   часто   вызывали   к  доске,  проверяли

контрольные и сочинения. И все вроде бы шло как обычно,  только

не  было  в  школе  директора  Николая Григорьевича Ромахина, а

Валентина  Андроновна  стала  официально-холодной,  подчеркнуто

говорила  всем  "вы"  и  уж  очень скупилась на "отлично". Даже

Искре не без удовольствия закатила "посредственно".

     -- Если хотите, можете ответить еще раз.

     -- Не хочу,-- сказала Искра, хотя до сей поры ни  разу  не

получала таких оценок.

     Через   несколько  дней  после  этого  разговора  вернулся

Николай Григорьевич. Занял привычный кабинет, но в кабинете том

было теперь тихо. Спевки  кончились,  и  директор  унес  личный

баян.

     С  этим баяном его встретил на улице Валька. Молча отобрал

баян, пошел рядом.

     -- Значит, вернули вас, Николай Григорьевич?

     -- Вернули,--   угрюмо    ответил    директор.--    Сперва

освободили, а потом вызвали и вернули.

     Он  и сам не знал, почему его оставили. Не знал и не узнал

никогда, что тихий Андрей Иванович Коваленко  неделю  ходил  из

учреждения  в  учреждение,  из  кабинета  в  кабинет, терпеливо

ожидая приемов, высиживая в очередях и всюду доказывая одно:

     -- Ромахина увольнять нельзя. Нельзя, товарищи! Если и  вы

откажете,  я  дальше  пойду.  Я в Москву, в Наркомпрос, я до ЦК

дойду.

     В  каком-то  из  кабинетов   поняли,   вызвали   Ромахина,

расспросили,   предупредили  и  вернули  на  старую  должность.

Предыдущая Следующая