Предыдущая Следующая

Обшитый неоструганными прогнившими досками, сквозь которые сыпалась земля, подземный ход метра через три завернул круто вправо и привел Большакова с Кругловым еще к одной двери, обитой крест‑накрест полосовым железом. Эта дверь была массивнее прежней, крепче, новее. Впрочем, некоторые доски из обшивки подземного хода тоже были новыми, видно, совсем недавно поставленными вместо сгнивших.

Захар открыл ее тем же ключом, толкнул. И они с Кругловым увидели небольшую комнату, если это можно было назвать комнатой. Четыре шага в длину, три в ширину. Высокие пятиметровые стены из тех же неоструганных плах – черные, прогнившие насквозь доски чередовались с белыми, недавно поставленными взамен сопревших. И наверху, в потолке, небольшое заледенелое оконце. Оно было черным, только поперек, как сквозь щелистый закрытый ставень, чуть пробивались три узенькие светлые полоски. Оконце, как в тюрьме, было густо перекрещено толстыми железными прутьями. В одном углу стоял некрашеный стол и стул, в другом – что‑то наподобие нар. На нарах лежало тряпье, а на тряпье – лохматый, заросший грязью человек.

Захар, ошеломленный, стоял с ключом в руке и молча глядел на странного жителя подземелья.

– Да он живой ли? – проговорил Круглов.

– Живой как червяк земной, – ответил человек, не шевелясь.

С потолка, прикрытая большим металлическим абажуром, свисала небольшая керосиновая лампа.

Человек на нарах медленно приподнялся, сел и долго смотрел на Большакова с Кругловым провалившимися, черными глазами. В них ничего не отражалось, как у слепого. Воскового цвета кожа на скулах была так тонка и прозрачна, что казалось – редковатые, грязного цвета волосы растут прямо на лицевых костях.

– Да ты… кто? – спросил Круглов.

Вместо ответа человек, не вставая с нар, плюнул в сторону лохани, но не попал, тяжелый плевок шлепнулся на пол. Затем почесал плоскую грудь сквозь измятую, влажную и прилипающую к телу рубашку, прошел к столу, на котором стоял котелок, лежал кусок хлеба, и начал молча и торопливо есть. Одной рукой он держал котелок, другой быстро черпал суп деревянной ложкой. Вычерпав котелок, облизал со всех сторон ложку и, уставившись взглядом в стену, стал жевать хлеб. Крошки сыпались на стол, он сгребал их в дрожащую, такую же желтую, как лицо, ладонь и тоже кидал в заросший рот.

– Подстригли бы, что ли, меня, – проговорил вдруг человек, расцарапывая ногтями грязь на голове.

И тут Круглое чуть не выронил лампу, закричал:

– Ленька?! Да ведь это… Ленька Уваров, старший сын Исидора, что в сорок четвертом, осенью, в Светлихе утонул!..

Предыдущая Следующая