Предыдущая Следующая

– Там видно будет зачем!

Наташка ответила тогда ему глухим, сразу осипшим голосом:

– Дядя Устин… Дядя Устин! Затолкай ты лучше сразу меня в эту прорубь. Слышишь… Никогда, никогда не будет по‑твоему. Или оставь меня, уйди с моей дороги, ради Бога, или затолкай. Искать, как ты сам говорил, никто не будет…

– Добро! – зловеще произнес Устин и в самом деле поглядел на прорубь. – Это твое последнее слово?

Она была ни жива ни мертва. Но все‑таки губы ее прошептали, и Устин, хотя и не расслышал ее голоса, догадался, что она сказала «последнее».

И у него холодно заныло где‑то в животе. Столкнуть, действительно, под лед, раз неловко так вышло с ней… Столкнуть – и концы в воду. А то разболтает еще…

За пеленой снега замаячила черная фигура. Покачиваясь, фигура приближалась к ним. Устин быстро схватил свои ведра, бросил Наташке:

– Ну, гляди у меня!! Да не стой как истукан! Видишь, человек идет!

Человеком оказался Анисим Шатров. В руках у него был увесистый черемуховый кол. Окинув взглядом Наташку, потом Устина, Анисим спросил:

– Моя тут… за водой должна была прийти.

– Только что набрала ведра и ушла.

– Как же я не встретил ее? Может, сбилась с дорожки, перемело все. Надо бежать поискать.

Однако сам не тронулся с места. Стоял, опершись о кол, и обдирал глазами то Наташку, то его, Устина.

Устин обошел Шатрова и направился к деревне.

 

* * *

 

… Скоро должны быть и Озерки. Во всяком случае, Устину казалось, что едут они давным‑давно. Вон тулуп Пистимеи покрылся толстым слоем куржака – значит, едут они не меньше семи‑восьми часов. Правда, солнце еще низко, да ведь они долго ехали ночью. Сколько же, интересно, они ехали темью, когда выехали из Зеленого Дола? И куда едут? Ах да, в больницу. А зачем? Зачем?

Устин закрыл глаза и напряг память. Но мысль невольно, автоматически тотчас переключилась на другое: зачем же тогда к проруби подходил Анисим? Что он, в самом деле искал свою внучку? Он же не мог не встретить ее, потому что шел навстречу. И если бы не встретил, если бы она действительно сбилась с дороги, то тотчас кинулся бы ее искать. Но Шатров не кинулся. Он стоял, уперев грудь в свою палку, и оглядывал его с Наташкой. Чего оглядывал? Зачем? Что в это время думал? Чего ждал? На это он, Устин Морозов, не мог ответить самому себе ни тогда, ни сейчас.

Да, так кончилась его попытка наложить лапу на Наташку. А раз так, раз не мог сделать ее послушным орудием в своих руках, как Андрона Овчинникова, как Антипа Никулина, он начал отравлять ей жизнь, тем более что в те времена, кроме нее да Захара Большакова, у него «в работе» никого не было. И сколько же раз он незаметно для других подсекал ей крылья, которыми она только‑только хотела взмахнуть, сколько раз он зажимал ей рот, когда она хотела рассмеяться!

Предыдущая Следующая